Майя

Однако Майя не понимала того, на что немедленно указали бы и Оккула, и Неннонира, если бы услыхали ее рассказ. Известие о ее подвиге разнеслось по всей империи; наверняка об этом знали в Субе, Катрии и Терекенальте, только называли это не подвигом, а предательством. Если Зан-Керель все еще находился в свите короля, то проклинал бы и Майю, и самого себя – и ни словом бы не обмолвился об их связи, потому что под угрозой оказалась бы его жизнь. И тем не менее, если бы кто-нибудь взял на себя труд объяснить все это Майе, она бы, конечно, расстроилась, но продолжала бы считать, что любовь Зан-Кереля по-прежнему непоколебима.

Итак, она беспрестанно думала о нем и любила его все больше. Почему так получилось? Как это возможно? Среди ее многочисленных и настойчивых поклонников были и знатные господа, и богачи, обожавшие ее и готовые осыпать щедрыми дарами, а с Зан-Керелем она провела всего часа четыре, не больше. В чем же дело? Ответ напрашивался один – Зан-Керель искренне ценил и уважал ее как женщину. Даже Эльвер-ка-Виррион, с его изысканными манерами, так себя не вел. С Зан-Керелем Майя была не рабыней, а загадочной красавицей с золотистыми кувшинками из субанской сказки. «Он хотел на мне жениться, – шептала она, плывя по глади озера, залитой лунным светом. – Он просил меня выйти за него замуж…»

Нет, дело было не только в его желании жениться на Майе – этого хотели многие. Любовь Зан-Кереля превратила убогую субанскую хижину в роскошный неприступный дворец, в заколдованный остров, где любовникам не страшны были ни бури, ни невзгоды. Эта любовь позволила Майе совершить чудо, придала сил, помогла спасти тысячи жизней. Как ни удивительно, но именно так и полагала Майя. Она таила в себе любовь, как крохотное семя, которое обязательно прорастет и превратится в могучее дерево с раскидистой кроной, как только упадет на благодатную почву. В отсутствие возлюбленного Майя страдала и томилась ожиданием.

Обещанное счастье было так близко, словно драгоценный камень в дорожной пыли, – наклонись, протяни руку, вот оно! Майя наслаждалась им всего несколько часов, а потом своим поступком отринула его, выбросила, словно швырнула одежду в бурную реку. «Майя, это только начало… в Бекле мы с тобой снова встретимся…» – вспомнила она обещание Зан-Кереля. А ведь можно было ничего не делать и терпеливо дожидаться обещанной встречи…

Почему же тогда она решилась на отчаянный поступок? Нет, не ради славы, роскоши и богатства – она бы все это отдала, лишь бы еще раз обнять Зан-Кереля, пусть даже и посреди субанской нищеты. Нет, она пошла на это из чисто женского сострадания – ради Гехты и ее родных, ради юного Спельтона у брода, ради тонильданского отряда в карауле близ Раллура. И ради самого Зан-Кереля – глупенький, собирался для нее двадцать бекланцев убить! Как будто ей это надо! Нет, она ему жизнь спасла – ну и всем остальным, конечно. Он, наверное, расстроился, из-за того что она их замыслы порушила, но Майя его быстро успокоит и в чувство приведет, дайте только срок – часок-другой, день или неделю, месяц или год… да всю оставшуюся жизнь. Только с Зан-Керелем она будет счастлива, с ним, с любимым, а не с расфуфыренным щеголем Эльвер-ка-Виррионом.

Когда Шенд-Ладор с друзьями пришли навестить Майю, она расспросила их о терекенальтских пленниках, захваченных в бою, однако ничего нового узнать не удалось. Сендекар еще в Раллуре рассказал ей, что в плен взяли человек семьдесят – субанцев, катрийцев и терекенальтцев. Среди них оказался и Байуб-Оталь, проклятый предатель. Всех пленников под охраной отправили в крепость Дарай-Палтеш, дожидаться маршальского приговора.

– За многих выкуп дадут, – объяснил Майе Шенд-Ладор. – А еще пленников можно обменять на тех бекланцев, кто к терекенальтцам в плен попал. Вот разберется маршал с Эркетлисом и за них возьмется.

– Но ведь Анда-Но… то есть Байуб-Оталь – сын верховного барона Урты. Неужели уртайцы за него не вступятся?

– Как же им за него вступиться? – рассмеялся Шенд-Ладор. – Он сговорился с врагом, пошел воевать против империи. Так что ему смерти не избежать – выведут на Караванный рынок и казнят на глазах у всего народа. Но сначала надо в Хальконе смутьянов истребить.

Имен остальных пленников не знал никто – ни Саргет, ни Неннонира. Дераккона Майя расспрашивать не осмелилась, а о своей любви к Зан-Керелю никому не рассказывала.

Пока Майя выздоравливала, основным источником новостей стала Огма: служанка дотошно расспрашивала коробейников, что приносили товары в особняк, и прислушивалась к разговорам на рынке в нижнем городе, куда ходила за свежими овощами и фруктами. Однажды она вернулась домой в невероятном возбуждении и, не выпуская из рук тяжелую корзину, торопливо прохромала к Майиному ложу у окна.