Читаем Майя Плисецкая. Рыжий лебедь. Самые откровенные интервью великой балерины полностью

– Да. И так было не только с «Кармен». С Анатолием Эфросом Майя сделала телефильм по тургеневским «Вешним водам»: это была очень интересная, удачная работа и Майи, и Эфроса, и актеров – Иннокентия Смоктуновского, Андрея Попова, балетного партнера Майи Анатолия Бердышева, прекрасного хореографа Валентина Елизарьева.

Что было после показа! На телевидение обрушились потоки писем. И Сергей Лапин, руководитель телевидения – образованнейший, кстати, человек, коллекционер поэзии 20-х годов, который рискнул показать этот спектакль по телевидению, – когда такой водопад негодования обрушился, немножко дрогнул. Издал брошюрку для служебного пользования, где были напечатаны эти письма: получалось так, что хороших было всего несколько, а отрицательных – много. И в первом же письме была дивная фраза, которую Майя с удовольствием повторяла, когда сейчас смотрела балетный конкурс на «Культуре»: «Что же вы творите, ведь у телевизора дети!»


– А правда, что однажды великий Бернстайн заявил вам: мне нравится вся ваша музыка, которую знаю, кроме «Кармен-сюиты»?..

– Он признался в очень необычной обстановке – плавая в бассейне…


– ?!

– Это было в отеле, мы плавали. И когда Бернстайн, который играл мировые премьеры двух моих сочинений, это сказал, я глотнул хлорированной воды.


– От неожиданности?

– Ну да, но эта его реплика, которая меня чуть не утопила, не сделала мое почитание, восхищение и уважение к нему ни на йоту меньше. У нас в Мюнхене никаких фотографий «стоящих» нет, кроме одной, где мы сидим с Бернстайном. И, конечно, несколько Майиных балетных. У каждого есть право на свою точку зрения. А он был великий музыкант.

Русская душа

– Родион Константинович, считают, что ваша музыка так популярна на Западе потому, что раскрывает «загадочную русскую душу», о которой любят поговорить иностранцы… Вы вводите в свои сочинения озорные частушки и даже молитвы с колокольным звоном, свирели, музыку русских провинциальных цирков…

– В Германии, где мы живем последние годы, действительно есть необъяснимая тяга к России. Каждый третий обязательно скажет, даже если ты с ним встречаешься первый раз, как мечтает на поезде проехать от Москвы до Владивостока. И некоторые едут. Один из редакторов мюнхенского радио, уже достаточно пожилой немец, сказал мне: «Это незабываемо, это чудо». Я его спрашиваю: «А в каком месяце ездили?» – «В октябре». – «В вагонах не холодно было?» – «Ужасно холодно, туалеты грязные (а я специально задавал провокационные вопросы)». Но в восторге говорит, что его все равно опять тянет в Россию.


– Может, они просто придумывают эту тягу?

– Они все читают Достоевского: по-моему, он у них на втором месте после Библии. Чехов – обязательно. Вот эту тайну тяги к России, я ее ощущаю просто физически. Поэтому, наверное, и в моей музыке они слышат какой-то душевный отзвук России. Хотя это же не намеренно – это мой код генетический, код той культуры, в которой я вырос. Их легко увлечь на российский замысел.


– То есть?

– Нью-Йоркская филармония заказала мне сочинение для хора, солистов, оркестра – на весь вечер. Я предложил тему «Очарованного странника». Но когда дирижер Лорин Маазель прочел английский перевод великой лесковской книги, то отказался! Я закусил удила, помчался в самый крупный в Мюнхене книжный магазин и нашел цюрихское издание «Очарованного странника» – на немецком. Дал ему его прочесть… Он в ответ: правда замечательно! Жена Маазеля, известная драматическая актриса, потом мне сказала, что теперь томик Лескова у него все время лежит на спальном столике.

«Посошок» для Ростроповича

– Иностранцы по-прежнему поражаются, как в России много пьют. Но еще Гоголь подметил: «говорит, что в детстве мамка его ушибла, и с тех пор от него отдает немного водкою»…

– Шолохов так ответил Сталину на вопрос: «Говорят, что вы много пьете?» – «От такой жизни запьешь!» Но, кстати, не только русские хорошо закладывают. Литовцы в деревнях здорово поддают. И финны не брезгуют. Климат, что ли?


– Кстати, я нашел у вас сочинение в тему, с народным застольным заголовком – «На посошок».

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное