Майя Плисецкая. Воспоминания. Фотографии. Интервью

Реверанс восьмилетней Майи, чью выразительную пластику не смогли испортить плоские коричневые сандалии, совсем не подходившие к воздушному белому платью (их Майя очень стеснялась – но другой обуви у нее не было, достать что-либо тогда было крайне трудным делом) в конце приемного экзамена в балетное училище решил ее судьбу. «Вот эту девочку мы возьмем», – решительно заявил председатель комиссии, директор балетной школы Виктор Семенов, бывший премьер Мариинского театра. Не взять «вот эту девочку» с большим белым бантом в ярко-рыжих волосах и выразительными серо-зелеными глазами (точно такие же глаза были у ее отца, Михаила Эммануиловича Плисецкого, расстрелянного в 1938 году по ложному обвинению в шпионаже и реабилитированного «за отсутствием состава преступления» почти двадцать лет спустя, в 1956-м) было невозможно. И это было очевидным для всех.

От первого лица:[1]

«В старом классическом балете, даже в «Лебедином озере», руки всегда складывались вот таким сладеньким венчиком над головой. В «Лебедином озере» руки – это крылья, большие, мятущиеся, трепещущие… Но крылья свои. А не взятые у какой-нибудь балерины напрокат. Могу сказать – «плисецкий стиль» пошел по миру. Со сцены, с экрана телевизора нет-нет, да и увижу свое преломленное отражение. Поникшие кисти, «лебединые» локти, вскинутая голова, брошенный назад корпус… Я радуюсь этому. Я грущу… А грущу, потому что подражают.

Никогда в жизни я не хотела никого копировать или делать то, что было уже сделано. Никогда не стремилась никому подражать. Когда уже что-то сделано до тебя – повторять неинтересно! А если уж делать, то наоборот! Мы знали старую фотографию знаменитой Анны Павловой еще времен Дягилева. В «Умирающем лебеде» у Павловой все – вперед: нога, корпус, голова, руки. А я сделала наоборот. У меня была нога сзади, корпус сзади, голова сзади и руки сзади.

Старая классика – это другое дело. Через роли классического репертуара мы все обязаны пройти. Это как букварь, без него не обойтись. Хотя и в старой классике артист должен предложить свою интерпретацию, свое понимание роли. Но хореографию, сделанную специально для кого-то, костюм, прическу, индивидуальность артиста, которую использовал балетмейстер при постановке балета, – вот такие вещи я никогда не хотела повторить».

После исполнения номера «Умирающий лебедь». 1970-е годы.

Фото Владимира Пчёлкина. Архив Екатерины Беловой

Борис Мессерер назвал череду поклонов балерины после выступления «симфонией».

Балерина с историей

Майя Плисецкая: гибкая линия спины; царственный взлет шеи; бескостная колдовская пластика единственных в мире рук; яростное вдохновение. Зримая музыка смертельной страсти. Поэма экстаза. Энергетическое излучение. Элегантная сила, упругая динамика. Отточенность и значительность каждого жеста. Огонь и взрыв. Протестующий Дух. Гармония, чреватая катастрофой. Антидисциплина, явленная в образе подлинного технического совершенства, без которого невозможно существование самого дисциплинированного из искусств – классического балета. В изгибах, поворотах и прыжках жило, дышало, пульсировало совершенное тело, вскипали неистовые эмоции в душе – открытой и любви, и страданию…