Майя Плисецкая. Воспоминания. Фотографии. Интервью

«Посмотрите: вот судьба женщины… Как-то в общем жизнь ее не сложилась. Не получилась…»

И сцену Большого Плисецкая любила, прежде всего, за то, что эта сцена, как ни одна в мире, давала ей ощущение СВОБОДЫ. С этой сценой, самой для нее удобной, где была обтанцована каждая дощечка и каждая щербинка, балерина разговаривала, как с живым существом. И невозможность проститься с этой сценой Плисецкая называла в числе причин, отвечая на назойливые вопросы журналистов, почему она все-таки не осталась на Западе.

Плисецкая всегда говорила не «ароматный», а «пахучий» – чувствуете разницу? Такая вот оговорка по Фрейду, многое в ней проясняющая. Пахучими были цветы на заброшенной подмосковной даче покинувшего Россию Михаила Мордкина, любимого партнера великой Анны Павловой, что разводила его сестра, проживавшая в сторожке. Дом Мордкина располагался в непосредственной близости от дачи, которую родители маленькой Майи снимали на лето, прямо за дощатым, местами накренившимся, забором. Соседство с Мордкиным Плисецкая считала «первым балетным месседжем», которое послало ей небо.

Пахучими до такой степени, что кружилась голова, были и светло-розовые пионы.

С гигантским букетом этих «чертовски пахучих» пионов Плисецкую встречал Родион Щедрин в знойном июне 1959 года после первой разлуки в 72 дня, казавшейся вечностью. Из триумфальных гастролей Большого театра по Америке, куда Майю наконец выпустили после шести лет терзаний и мытарств по высоким кабинетам, сняв унизительную для советского артиста печать «невыездной».

Как такую можно было выпустить – дерзкую, непокорную, своенравную, говорившую прямо то, что думала? А самое главное – английскую шпионку. Сто процентов. Любит свободу, и биография сомнительна. Значит – шпионка. Посему – никаких поездок за рубеж. Наверняка не вернется. Оконфузит на весь мир. Сейчас это кажется абсурдом, но тогда так считали всерьез, и дело, заведенное на Плисецкую у Председателя КГБ генерала Серова, пухло от новых донесений с каждым днем. И тут совсем было не до шуток.

Шесть лет по Москве за опальной балериной след в след ездила черная оперативная машина с тремя спецсотрудниками. Даже в магазин за хлебом нельзя было забежать безнадзорно. Ночью машина стояла под окнами дома в Щепкинском переулке сразу за Большим театром, где на втором этаже жила Майя. Шумела включенным детонировавшим мотором, чтобы продрогшие чекисты вконец не замерзли. Слышно было здорово. Подходящий аккомпанемент для романтических свиданий Плисецкой и Щедрина холодной весной 1958 года…

А новоявленная Мата Хари не знала ни одного иностранного языка, кроме, естественно, французской балетной терминологии. Когда в 1989 году в Риме Плисецкая вместе с Леонардом Бернстайном, с которым подружилась в Америке тридцать лет назад, получала премию Виа Кондотти, знаменитый композитор подтрунивал над балериной: «Что, Майя, так по-английскому ты и не выучилась?»

«Терпи, девка, мне хуже было. Под домашним арестом сидеть пострашнее. Те танцевать не давали…» – только и могла сказать ей первая ученица Агриппины Вагановой, прима Большого, блистательная Марина Семенова, вдова расстрелянного в 1938 году советского посла в Турции Карахана. Та, чье имя Плисецкая называла в тройке своих кумиров: «Семенова, Уланова, Шелест».

Все эти шесть лет Плисецкая упрямо боролась за свое доброе имя. Звонила, писала, отправляла телеграммы. На правительственных банкетах не упускала случая прямо заявить, что ее по непонятным причинам не выпускают за границу, как прокаженную, высокопоставленным вершителям судеб. Одно письмо, правда, в итоге так и не попавшее в руки Хрущеву, сочиняли сразу три писателя – французский писатель-коммунист Луи Арагон, его жена, писательница Эльза Триоле, родная сестра Лили Брик, гостившие тогда в Москве, и последний Лилин муж Василий Катанян. В стороне не остались ни Лиля, ни Щедрин. Ему в конце концов и удалось переломить карту – попасть на прием к генералу КГБ Питовранову (телефон раздобыла Лилечка). А с подачи Питовранова, передавшего очередное письмо «царю Никите», организовать для Майи аудиенцию у тогдашнего главы этой наводящей ужас организации Александра Николаевича Шелепина. С «железным Шуриком», как его называли за глаза в бытность комсомольским вождем, Плисецкая ездила на один из молодежных фестивалей.

«Анна Каренина». Анна. 1970-е годы.

Фото Владимира Пчёлкина. Архив Екатерины Беловой

Плисецкая открыла в балете целый мир психологической пластики.

«Анна Каренина». Анна. 1970-е годы.

Фото Владимира Пчёлкина. Архив Екатерины Беловой

Я играю Анну женщиной тонкой душевной организации, играю безысходность, загнанность со всех сторон…