Майлз Бридон

За несколько лет Бридон стал для своих нанимателей совершенно необходим, то есть они думали, что не могут без него обойтись, хотя иной раз он относился к своим обязанностям небрежно, спустя рукава. Четыре запроса из пяти вообще его не интересовали, он попросту их игнорировал, и Уайтчепел[4] благодарил бога своих отцов за его, Бридонову, тупость. А вот пятый запрос нежданно-негаданно будил его капризное воображение; не жалея времени, не считаясь с неудобствами, он в конце концов добивался успеха, который по многу недель славословили потом в офисах Бесподобной, за закрытыми дверьми. К примеру, история с молодым пройдохой из Кройдона: он застраховал свой мотоцикл, но не застраховал тещу. Ее нашли у подножия насыпи, на глухой дороге в Кенте, причем не подлежало сомнению, что бедняжку вышвырнуло из мотоциклетной коляски, только умерла она (как сумел доказать Бридон) днем раньше, естественной смертью. Или другой случай: известный бутлегер — известный по крайней мере американской полиции — застраховал в Бесподобной все свои грузы, а затем сам же на себя донес, в результате чего бдительные служители Фемиды затопили в море сотни ящиков фальшивого груза, ибо в бутылках была морская вода. Или еще: некая светская дама очень хитро инсценировала кражу собственных драгоценностей, а на деле продала их в Париже. Все эти мошенничества импульсивное чутье Бридона вывело перед соответствующими инстанциями на чистую воду.

В сущности, все были о нем высокого мнения — кроме него самого. Потому что он горько жалел о необходимости, заставившей его стать шпионом, — он пользовался именно этим словом, — и без конца пугал своих друзей, объявляя, что намерен уйти в книготорговлю или заняться каким-нибудь сравнительно честным бизнесом. Спасало его в таких случаях только… влияние жены. Да-да, я знаю, в корне неправильно женить сыщика не в последней главе, а чуть ли не на первой странице. Но я не виноват. Виноваты насмешливые глаза и необычайно ловкие руки, крутившие баранку автомобиля, который в конце войны возил офицеров по Лондону. Бридон сдался в плен этим глазам и рукам и женился, поспешно, однако на редкость удачно. Анджела Бридон нимало не обольщалась насчет блестящего военного в хаки, что стоял с нею рядом у алтаря. В отличие от многих своих сверстниц она понимала, что свадебное настроение не вечно и остаток жизни ей придется провести с неопрятным, рассеянным увальнем, который частенько будет забывать о ее существовании. Она видела, что ему нужна, во-первых, нянька, а во-вторых, шофер, и была уверена, что отлично справится с обеими этими задачами. Она взяла его в мужья, со всеми его слабостями, — даже Бесподобная не смогла бы надежнее застраховать ее будущее.

Говорят, некий епископ, хотя, может, и не епископ, а просто какая-то важная птица, сумел выиграть в Риме свое дело; когда же друзья спросили, как ему это удалось, он ответил: Fallendo infallibilem[5]. Именно под таким девизом и управляла своим мужем Анджела: тотчас замечая во всех других людях малейшие задатки к плутовству, детектив даже и не подозревал, что жена умнее его и ради его же благополучия постоянно втихомолку плетет интриги. К примеру, Майлз любил вечерком разложить собственного изобретения пасьянс, ужасно длинный и мудреный: для него требовалось четыре колоды, а количество карточных перестановок было, по сути, неограниченным. В семье считалось, что Анджела хоть и усвоила принцип пасьянса, но по-настоящему раскладывать его не умеет. Однако, если Майлз оставлял незаконченный пасьянс на ночь — а так бывало частенько, — она вполне могла ни свет ни заря спуститься на цыпочках вниз и переложить одну-две карты так, чтобы все вовремя «сошлось» и не помешало мужниной будничной работе. Рад сообщить, что эти ее богоугодные обманы ни разу не раскрылись.

Недели через две после встречи мистера Моттрама с молодым сотрудником Бесподобной наша счастливая семейная пара, пообедав, сидела у себя в гостиной; Анджела штопала носки и время от времени почесывала спину сентиментального фокстерьера, Майлз раскладывал свой бесконечный пасьянс. Большой стол перед ним был сплошь устлан картами, а отдельные части композиции на столе не уместились и лежали на полу, но в пределах досягаемости. Когда зазвонил телефон, он умоляюще посмотрел на жену — ясно ведь, он по рукам и ногам связан своим пасьянсом, а ей ничего не стоит отложить штопку, отодвинуть с дороги фокстерьера и пройти в переднюю. Анджела сигнал приняла и просьбу выполнила. У них было железное правило: если она отвечает на звонок, который предназначен Майлзу, он должен догадаться, о чем шла речь, прежде чем она ему расскажет. Это полезно, говорила Анджела, развивает сыщицкое чутье.