Майор и волшебница

– А хорошо твои ребята поработали, Костя, изрядно подсократили нибелунгов…

– Других не держим, – блеснул он великолепными зубами.

Я снова поднял к глазам бинокль. Обе наши густые цепи тоже встали в рост, подошли к немцам и, бесцеремонно подталкивая стволами и прикладами, сгоняли в два табунка по обе стороны дороги. Кто-то уже распахивал все четыре посеченные осколками дверцы уцелевшего «Хорьха». По-моему, не ребята из разведвзвода, а обычная пехота. Меня это ничуть не беспокоило: пусть нагребут какие угодно трофеи, каждый в батальоне знает: все немецкие документы следует выгребать до последней бумажки и доставлять куда следует… А этот, в расстегнутом кителе, точно, офицер – на правой петлице у него обычная эсэсовская геометрия – я не мог разглядеть, сколько там «кубиков», но, судя по тому, что они покрывают всю петлицу, должно быть пять, – а значит, подполковник. Тоже неплохо. Должен знать что-то для нас полезное, а если начнет запираться, Анжеров ему быстро напомнит, что его дивизия творила в Югославии – жгла села, расстреливая, а то и бросая в огонь их жителей, натворила массу других мерзостей, так что югославы прямо-таки жаждут душевно побеседовать с кем-нибудь с той же эмблемой на петлице, что у него, и особенно обрадуются офицеру…

…Анжеров никак не мог пожаловаться на судьбу – ему досталось целых тридцать восемь собеседников. Тирольцев давно уже отправили в лагерь для военнопленных, но камеры бывшего полицейского участка чуть ли не трещали по швам, не рассчитанные на такой наплыв постояльцев. Ничего, кое-как разместили. О лежачих местах для каждого и речи не шло – ничего, не баре, и сидячими обойдутся. Тот, в расстегнутом кителе, лысоватый, оказавшийся и в самом деле подполковником из штаба дивизии (и единственным офицером среди пленных, остальные четверо отправились в Валгаллу трудами Кардашова), поначалу склочно пытался качать права: почему его, старшего офицера, запихнули в камеру к рядовым, где даже прилечь негде, да и нары без матрацев? Но мы с Анжеровым немножко поговорили с ним про югославские дела, после чего он превратился во что-то близкое к медузе и перестал ныть о своих правах.

(Что интересно, среди пленных оказался с десяток легко раненных, легко передвигавшихся на своих ногах, а вот «тяжелых» не нашлось ни одного, хотя при таком обстреле они просто обязаны были быть. У меня были соображения на этот счет, продиктованные прежним опытом, но я, разумеется, не стал вдумчиво расспрашивать солдат – никогда этого не делал, зачем? Не было тяжелораненых – значит, не было, вот и весь сказ. Не скорбеть же об эсэсовцах, тем более таких, кроваво отметившихся в Югославии?)

После упоминания о Югославии подполковник запел, как соловей, но я ушел минуты через две – выяснил главное: как я и предполагал, ошметки дивизии после учиненного нами разгрома (при котором был убит их командир и еще несколько старших офицеров) кинулись спасаться в разных направлениях. А остальное меня совершенно не интересовало. Как не интересовали и найденные в «Хорьхе» документы – от одной из докучливых обязанностей, свалившихся на меня помимо моего желания, я оказался избавлен. Наконец-то прибыли кадры для полного укомплектования дивизионной разведки, собранные из всех армий фронта. И начальник теперь имелся, постоянный, не то что я.

А посему из моего кабинета уволокли железного мамонта с секретной документацией, и от домика исчез охранявший его часовой. Правда, комендантом городка я по-прежнему оставался, тут уж никто не собирался подыскивать мне замену. Но и с этим предстояло вскоре развязаться: вернулась группа Сабитова, не потерявшая ни одного человека. И принесла хорошие новости: судя по личным наблюдениям и допросам двух «языков» (которых тащить с собой на нашу сторону не стали, вполне хватило полученной от них информации), немцы не подозревали о концентрации у передовой наших танков. Если группа Мазурова вернется с тем же, наше наступление не за горами, и вряд ли мне придется комендантствовать где-нибудь еще…