Майор и волшебница

– Конечно, – сказал Сомов, как любой на его месте, уязвленный тем, что посторонний, очень может быть, посмел (ну, пусть самую чуточку) сомневаться в его профессиональной компетентности. – Только от проверки не было никакого толку: вся комната – один сплошной сейф, сплошной металл, тут любые приборы бессильны…

А я не в первый уж раз за этот месяц подумал: незаметно для себя все мы в последнее время расслабились чуточку, вот ведь что. Всем уже ясно, что конец войны не за горами, до Берлина всего ничего, роли давно уже переменились, теперь мы прем могучей силищей, а немцы, хотя в иных местах и дерутся отчаянно, как бы заранее записаны в побежденные, на серьезные контрудары после Курской дуги уже неспособны, частенько если не драпают, то отходят. Вот и появилось некое превосходство – самокритично признавая, я и по себе это иногда чувствовал. Еще год назад Сомов, прекрасно зная, кто здесь разместится, для порядка приказал бы снять хоть одну железную плиту, а теперь пренебрег…

– Есть все основания думать, что эти стены – просто камуфляж, а за ними заложена взрывчатка, – сказал я.

– И откуда же у вас такие сведения? – с ноткой язвительности осведомился Сомов.

– Случай помог, – сказал я. – Остановились на перекрестке, стали расспрашивать наших, не знает ли кто, как проехать к ратуше, и тут бросается к машине цивильный немец. Странно, конечно – обычно они, сами знаете, когда мы в город ходим, по подвалам и запечьям сидят. Но тут же оказалось, что ничего странного. Немец этот – антифашист из уцелевших. Справедливо рассудил, что в такой машине, как у меня, мелкое начальство не ездит, а ему как раз нужен был старший офицер, сведения у него очень уж важные… И знаете, что он рассказал? Очень любопытные вещи… Примерно за неделю до того, как немцы отсюда ушли, они выставили из ратуши всех гражданских, начиная с бургомистра и кончая последним сторожем. Объявили, что в здании будут расквартированы войска. Там и в самом деле вскоре разместились две роты ваффен СС, но, как явствует из последующего, не просто на постой, а для охраны и соблюдения секретности. Немец этот жил неподалеку, из его окошек прекрасно просматривалось заднее крыльцо ратуши. Ему кое-что показалось подозрительным, и он, не включая света, просидел в кухне у окна. Все три ночи прямо-таки потоком подъезжали тяжелые грузовики, эсэсовцы таскали сначала большие, плоские деревянные ящики, по размерам вполне подходившие для таких вот плит, – я кивнул на ближайшую стену, – потом уже другие, и наконец, те, что по его описанию, как две капли воды похожи на один из тех типов, что немцы используют для взрывчатки. Эти, как он уверяет, так и остались в здании, а все остальные эсэсовцы увезли с собой, причем таскали их так, словно они, лишившись содержимого, были пустыми и легкими. А потом в здании еще день стоял сплошной грохот, словно там работали с металлом. К тому времени по городу широко распространился слух, что город немцы намерены защищать и в ратуше устраивают опорный, хорошо укрепленный пункт. Я так думаю, те, кто все это затеял, этот слух и распустили… Но, вы сами прекрасно знаете, город они покинули без боя, – и ни малейших следов «укрепленного пункта» я здесь что-то не видел. Вы ведь тоже? Вот видите. Объяснение тут может быть одно-единственное, и вы, как сапер, мигом догадаетесь… Вот и старшина, – я кивнул на Васю, – был свидетелем нашего разговора.

– Так точно, товарищ капитан, – без малейшей заминки, не моргнув глазом, отрапортовал Вася. – Врать не буду, не понял из их с товарищем майором разговора почти ни слова – школьный немецкий из головы давно выветрился, так, на войне того-сего нахватался, но не настолько, чтоб разговор понять. Но был такой немец, точно, взъерошенный весь, взволнованный. И после разговора с ним товарищ майор велел гнать в ратушу, а потом послал за вами…

Вот теперь в лице Сомова не осталось ни малейшего недовольства – одна тревожная озабоченность, и нешуточная…

– Полагаете… – протянул он.

– Да практически уверен, – сказал я. – Давайте посмотрим…

Когда он подошел со мной к ближайшей стене, я достал носовой платок, хорошо, белого цвета (один, клетчатый, использовал по прямому назначению, а этот держал исключительно для Линды, вдруг понадобится – и ведь понадобился только что, пот у нее с лица вытереть!) и крепко потер головку одной заклепки, потом для надежности еще две. Посмотрел сам, показал Сомову и сказал без всякого торжества:

– Видите? Явные следы смазки. Здесь всё очень уж новехоньким выглядит – и заклепки, и плиты, и линолеум, по которому почти и не топтались. Уж с этим, с новизной, они ничего поделать не смогли, решили, видимо, что русские схавают. И ведь чуть не схавали… – добавил я нейтральным тоном, без малейшего упрека (вполне возможно, я бы на его месте сделал бы ту же ошибку – я ж говорю, расслабились малость, байбаки…). Проверить-то очень просто, сковырнуть заклепки с одной плиты, вынуть и посмотреть. Если потянули пустышку – ну, убьем немного вре– мени…