Майор и волшебница

– С четверть часика, не больше, – сказал Вася. – Заклепок на каждой плите… – Он присмотрелся. – Ага, по двадцать, пять снизу, пять сверху, по пять, соответственно, по бокам. Два человека с зубилами и молотками, если у них сноровка есть, враз сковырнут…

– Старшина у меня до войны был слесарем на мотоциклетном заводе, – пояснил я. – Дело знает.

– И неплохим, – с некоторой гордостью добавил Вася. – С Доски почета, можно сказать, не слезал. Трудовое Красное Знамя парторг твердо обещал к Великому Октябрю… сорок первого года. А я уже тогда…

– Достаточно, – твердо оборвал его Сомов. – И так все ясно, к чему тут лишняя болтовня…

Он снова был прежним – сугубым профессионалом войны, мастером своего дела – этого у него не от– нять.

– Значит, так, – сказал он деловито. – Старшина, быстренько сбегай за моими саперами, они у крыльца дожидаются, пока мы все закончим, – и когда Вася выскочил, повернулся ко мне: – Тут у них в подвале неплохая мастерская, слесарка и столярка, так что зубила с молотками быстро раздобудем. И для надежности снимем плиты четыре, в разных концах. – Явно злясь на себя за промашку, он стал чертовски энергичным. – Товарищ майор… Может, вам тут не надо быть, когда мы станем работать? В конце концов не ваше это дело… Наша работа, нам и рисковать…

Я его прекрасно понял. Эти немецкие штукари – самолично бы открутил хитромудрые головушки! – вполне могли поставить и взрыватель на неизвлекаемость. И стоит снять одну плиту, сработает вся машинерия, дело поставлено с размахом (Линда же сказала, что смерть за всеми четырьмя стенами), и всем нам тут капут кранкен…

Но я по-прежнему верил Линде, что доживу до конца войны…

– С вашего позволения, капитан, я останусь, – сказал я. – Крепко верю в два волшебных слова – авось да небось. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Коли уж получилось, что я эту кашу заварил, хочу это кино до конца досмотреть…

Он недовольно поморщился, но промолчал: не мог приказывать старшему по званию убраться к чертовой матери. Да и ратушу никто не объявлял запретной зоной, закрытой для всех посторонних, будь они хоть генералы. Так что никак не может он меня отсюда выставить…

И я досмотрел это кино до конца – ну, предположим, не до самого, но до того эпизода, которого мне с лихвой хватило…

Вася привел Мохова с его саперами, и пошла работа. Прав оказался Вася, ударный труженик слесарного фронта: заняло все лишь самую малость подольше, чем четверть часа, но ненамного. Сначала они срубили заклепки нижнего ряда, потом обоих боковых и в завершение – верхние. Когда лишенная креплений плита стала падать наружу, ее вовремя подхватили и поставили к стеночке.

И тут уж – кто охнул, кто затейливо выругался…

Все пространство в образовавшемся проеме было заполнено штабелем тех самых зеленых ящиков, в которых немцы хранили взрывчатку. Штабель уходил за оставшиеся пока нетронутыми плиты, так что нельзя было с ходу определить его размеры. И весь он, и в ширину, и в высоту, был перевит проводами – и в разноцветной обмотке, и в оплетке из тонкой металлической проволоки…

Я украдкой покосился на Сомова – он стоял белый, как стена. Да и у его саперов вид был не лучше. Это понятно: если знать, кто и какие подразделения должны были здесь разместиться. Радиомин у немцев не было, здесь мы их обошли (как они нас – с бронетранспортерами). Значит, часовой механизм, и уж безусловно, выставленный на самое подходящее время, разгар рабочего дня. Сработай заряд в соответствии с немецкими расчетами, Сомов, несомненно, прямиком пошел бы под расстрел, да и проверявшие «секретную часть» его саперы тоже. Не окажись здесь Линды…

Ну а дальше работа развернулась на полную катушку – Сомов вызвал два взвода своих саперов, чтобы полностью освободить комнату от железной скорлупы. Делать мне тут больше было абсолютно нечего, и мы с Васей отправились за Линдой, чтобы забрать ее и поехать обживаться в очередном случайном пристанище, каких я за войну сменил столько, что и не пере– честь.