В приемной быстро встал, чуть ли не вскочил Чугунцов, с лицом, выражавшим явное нетерпение – и любопытство. Но, покосившись на Брагина, ничего не сказал и ничего не спросил. Первым пошел к выходу, кивком головы велев следовать за ним. Подходящее местечко вскоре отыскалось: ниша размером с небольшую комнату, где у окна произрастал фикус выше человеческого роста в деревянной кадке. Судя по всему, прежним обитателям ратуши она служила курительной – у двух глухих стен стояли шесть старомодных кресел, и к правому подлокотнику каждого была аккуратно присобачена фасонная латунная пепельница. Все полны окурков, а земля в кадке девственно-чистая. Ну конечно, штаб дивизии. Расположись тут что-нибудь рангом гораздо ниже, давно бы и фикус окурками удобрили, и пепельницы отодрали на сувениры – говоря самокритично, знаю я наших братьев-славян, сам бы такую пепельницу на память прихватил – и красивая и вместительная…
Чугунцов первым плюхнулся в жесткое кресло, вытащил сигареты и нетерпеливо спросил:
– Ну что?
Я сказал:
– Радаев тебе велел передать одно-единственное слово: «Радуга». – И когда он шумно, с видимым облегчением вздохнул, добавил не без сарказма: – Я так понимаю, это код? Означающий, что все обошлось благополучно и нас не нужно брать в наручники?
– Ну, ты сказанул, – ухмыльнулся Чугунцов совершенно непринужденно. – При любом обороте дела никто не собирался брать вас в наручники. Что, не веришь?
– Отчего же, верю, – сказал я. – Вы ж должны были прекрасно понимать, что ни я, ни она и так никуда отсюда не денемся: не дезертировать же, не в леса же уходить…
– Ох, Федя… Не будешь же ты отрицать, что кое в чем да виноват? Не будешь… Линда, что вы на меня как-то странно смотрите?
Линда чуть поколебалась, но потом решительно ответила:
– Я понимаю, что рядовой офицеру такого говорить не должен, и все же… Вы мне неприятны – из-за той роли, которую в этой истории сыграли, – и добавила с вызовом: – Можете отправить меня на гауптвахту за неподчинение к офицеру. Я дочь офицера и многое понимаю.
– Ну что вы так уж… – поморщился он. – У кого рука поднимется отправить вас на гауптвахту? Мы ж все не грубые солдафоны, а тонкие ценители прекрасного… – и продолжил чуть шутовски: – Что ж, трагедия нешуточная: очаровательной девушке я неприятен. Но поскольку девушка все равно чужая, я постараюсь это пережить… – и добавил гораздо серьезнее: – Федя, а ты, часом, на мня зуб не держишь?
Вот так оно в жизни оборачивается. Полтора года воевали вместе, смело можно сказать, приятельствовали… Никаких сомнений: именно ему Радаев с самого начала поручил это дело, в том числе круглосуточную слежку за нами. Понять полковника легко: слишком многие из его подчиненных были сугубыми материалистами и не проявили бы должного рвения и должной серьезности, а вот Чугунцов после той истории в Полесье таковым быть перестал…
И все же я не испытывал к нему не то что злобы, но даже и неприязни: ну что поделать, если служба у человека такая? На его месте мог оказаться и я, а он – на моем…
– Ни малейшего зуба, – сказал я.
– Вот видите, Линда? – спросил Чугунцов. – Берите пример с Теодора. Уж он-то прекрасно понимает, что я не подлец и не зверь, просто служба у меня такая, и на моем месте он наверняка поступил бы так же. И не забудьте, что он и в самом деле немного нагрешил. Из самых благородных побуждений, я понимаю, но тем не менее… А он не мальчик, не варенье тайком съел, мы с ним не дети. Как писала одна талантливая поэтесса: малютки-мальчики сегодня – офицерá, – и добавил с ненаигранным любопытством: – Значит, я вам теперь неприятен. А ведь раньше, ручаться можно, вы ни о чем не догадывались. Значит, уже в приемной меня… не знаю, как и сказать… умением вашим просветили, как рентгеном, да?
Линда чуть задрала подбородок:
– Мне кажется, товарищ майор, ваш вопрос не имеет отношения к службе, так что я, полагаю, не обязана отвечать.
– Характер… – сказал Чугунцов скорее одобрительно, чем осуждающе. – Чувствуется офицерская дочка, – и широко улыбнулся. – Завидую Фединому хладнокровию. Откровенность за откровенность. Лично мне было бы чуточку жутковато жить с такой девуш– кой.
– А ему вот – нет, – отрезала Линда.
– Я и говорю – завидую… – Он встал. – Ну, пойдемте? Отвезу вас.
– С вашего позволения, мы пойдем пешком, – решительно сказала Линда. – Времени у нас много, идти недалеко, и погода прекрасная…
– Воля ваша, честь имею! – он четко козырнул и вышел в коридор.
– Служба у человека такая, Линда, – примирительно сказал я. – Ты же офицерская дочка, должна понимать. Увы, мы с тобой сами дали повод…
– Да все я понимаю. Но неприятный осадок на душе… Пойдем?