Майор из Варшавы

Вукс метнулся обратно, и тут полицаи, привлеченные криком Стуса, бросились на них с трех сторон. Еще надеясь уйти, поручик отпрыгнул в сторону, но вывернувшийся откуда-то сбоку полицай ловкой подножкой сбил его с ног. Вукс было приподнялся, но жестокий удар кованого приклада швырнул его назад, на мостовую. Стус самозабвенно кинулся на помощь, но на него навалились сзади, заломили руки, и через пару минут отчаянной борьбы их обоих торопливо обыскивали, безжалостно прижав лицом к тротуару.

В карманах у Стуса было пусто, а вот вытащенный из-под полы пистолет Вукса сыграл с ним злую шутку. Полицаи навалились на него скопом и, пока волокли до «постерунка», избили так, что поручик с трудом держался на ногах.

В полицейском участке, оказавшемся совсем рядом, их встретили крик и неразбериха. Едва увидев задержанных, старший полицай бросился к ним навстречу и завопил:

– Це хто?!

– Поляки!.. Озброени!.. Тикали! – вразнобой доложили полицаи.

– Террористы? – вызверился старший.

– Здається ни… У нього пистоль захованый був…

Отлично понимая, что с него крепко спросят, старший полицай завопил еще громче:

– Цих до камеры! Розберемось потим! Уси на облаву! Треба схопыты терористив!..

Вукса вместе со Стусом втолкнули в вонючий закуток и, прежде чем захлопнуть дверь, мордатый полицай прорычал:

– Ну, поручики, рыла мазурские, мы вам покажем!..

Топот в коридоре затих, полицаи побежали на новую облаву, и в камере воцарилась гнетуще-безысходная тишина. Все произошло так глупо, что и избитый поручик, свалившийся на топчан, и Стус, переминавшийся с ноги на ногу, долго молчали, прежде чем Вукс с полной безнадежностью произнес:

– Похоже, влипли мы с тобой… Ни за понюх табаку, влипли! Кто стрелял, бес его знает, а спросят с нас…

– Это уж точно! – тяжело вздохнул Стус и добавил: – Там, похоже, кого-то важного шлепнули… Ну ничего! Зато знать будут, как людей ни за что ни про что вешать…

Стус нервно забегал по камере, а Вукс привалился на меньше побитый бок, и в камере снова наступила тишина, то и дело нарушаемая возней за стенкой. Похоже, туда запроторили какого-то пьянчужку, который с тупым упрямством тянул коровьим голосом:

– Владзо… Владзо! Дай пшепалиць…

Внезапно Стус остановился у окна, прижался лицом к решетке и через разбитое стекло попытался выглянуть наружу. Окно выходило на какие-то задворки, но под ним уже торчали двое любопытных мальчишек. Они даже подошли поближе, и один озорновато спросил:

– Дядьку, то вы и е террориста, да?

По коридору прогромыхали сапоги дежурного охранника, замок в соседней камере лязгнул, и пьяный, получив вместо желанной сигареты порцию «гуммы», дико взвыл. Стус весело подмигнул мальчишкам и ткнул пальцем за спину.

– Вон, слышите? То там террориста, а я так, гендляр…

– А-а-а… – разочарованно протянул мальчишка и, потеряв всякий интерес к Стусу, начал продвигаться к другому окну.

– А ну постой! – откуда-то из-под подкладки Стус извлек сложенную немецкую марку и помахал ею. – «Гешефт» есть!..

– Ну а цо робить? – мальчишка сразу стал по-деловому серьезен.

– Беги до монопольки у моста. Спросишь уборщицу, Аньку Косюк, скажешь Збышко опять тут. Пусть мою заячью шапку тащщит и что в ней, понял?

– Понял! – мальчишка потянулся за купюрой.

– Ниц, сперва дело, – Стус сжал марку в кулаке. – Анька тут, деньги – тебе, слово чести…

Юный «гешефтмахер» понял, что надувательство не пройдет и, свистнув приятеля, мгновенно испарился…

* * *

Время еле ползло. За стеной тихо подвывал избитый пьянчужка, ворочался и глухо стонал на своем топчане Вукс, и только Стус, не в силах совладать с собой, то бежал к двери послушать, что делается в коридоре, то опять бросался к окну, нетерпеливо ожидая появления Аньки.

А она все не появлялась. Зато вместо нее прибежал под окно один из мальчишек и шмыгая носом, деловито потребовал:

– Дядьку, гонить гроши, прийшла ваша Анка!

– А ну не бреши… – Стус завертел головой, стараясь заглянуть дальше, чем позволяло окно. – Я казав, сюда привести!

– А я цо?.. Я казав. Так що гонить гроши, дядьку, а не то я полицианта скричу…

Мальчишка оказался тертый, и, чем сильней он наглел, тем больше беспокоился Стус. Марка, зажатая в кулак, была последней надеждой, и неизвестно, как бы все кончилось, если б не появилась сама Анька. Она торопливо шла вдоль стены, и Стус облегченно вздохнув, швырнул марку мальчишке.

– На, проваливай!

Мальчишка мгновенно исчез, а Анька, увидев машущущего из окна Стуса, спотыкаясь от спешки, подбежала и вцепилась в него.

– Ой, Збышечку, то що ж воно за лышенько?!..

– Шапку, шапку давай! – Стуса аж затрясло от нетерпения.

– Даю, Збышечку, даю… – Анька начала неловко проталкивать старую облезлую шапку между кромкой отбитого стекла и решеткой.

Ощутив наконец в руках твердый комок, Стус облегченно-сердито пробормотал:

– Я ж сказал, чтоб быстрее шла…

– Ой, Збышечку, та я розумию! – запричитала Анька. – Я ж полициантив глядела, их трое тута, а вси инши по городу бигають, ты скорише…

– Трое, говоришь? – Стус секунду подумал. – То добре… А ты кидай все, бижи до дому и зараз же у село до родичив.