— Имя Тома тебе что-нибудь говорит?
Она затянулась сигаретой. Покачала головой:
— Нет. Ничего.
— Ты уверена?
Она выдохнула дым.
— Абсолютно.
— Клер Дьемар любила классическую музыку?
— Я не понимаю…
Сервас повторил свой вопрос.
— Понятия не имею. Это важно?
— Ты не замечала ничего необычного в последнее время? — Сервас внезапно сменил тему. — Никто не бродил вокруг дома? Не следил за тобой на улице? Что-то — неважно что, — оставившее у тебя смутное ощущение дискомфорта?
Марианна ответила недоуменным взглядом.
— Мы говорим о Клер или обо мне?
— О тебе.
— Тогда нет. А должна была?
— Не знаю… Но если это случится, сразу сообщи мне.
Она помолчала, но взгляд не отвела.
— А ты… — начал он, — расскажи, как жила все эти годы.
— Ты спрашиваешь как легавый?
Он покачал головой:
— Нет.
— Что ты хочешь знать?
— Все… Двадцать минувших лет, Юго, как ты жила с тех пор, как…
Взгляд Марианны затуманился, померк в затухающем свете дня. Она задумалась, перебирая в уме воспоминания. Потом начала рассказывать. Произнесла несколько тщательно взвешенных фраз. Ничего мелодраматичного. Хотя драма имела место. Скрытая, глубинная. Она вышла замуж за Матье Бохановски, одного из членов их детской банды. «Боха…» — изумился Сервас. Тупица и увалень Боха. Боха — верный и чуточку надоедливый друг, бравировавший нескрываемым презрением к девчонкам, набитый всяческой романтической чушью. Боха — и Марианна, кто бы мог подумать… Против всех ожиданий, Боха оказался добрым, нежным и внимательным. «
Сервас закурил, ожидая продолжения. Она была счастлива с мужем.
Потом родился Юго. Боха — посредственность, увалень, «шестерка» в их банде — получил все, чего может желать мужчина: деньги, признание, первую местную красавицу, семью и сына.
Счастье было слишком полным — так, во всяком случае, считала Марианна, и в памяти Серваса всплыло слово
— Наветы, ложь, зависть, — свистящим шепотом произнесла Марианна.
Она сидела в кресле, как птица на ветке, обняв колени руками. Сервас не мог отвести взгляд от этих красивых загорелых ног с синей веной на сгибе.
— Кто-то пустил слух, что Матье разорился, но это неправда. Он вкладывал деньги в страхование жизни и ценные бумаги, но я пошла работать, чтобы не продавать дом. Я декорирую дома для тех, кто лишен вкуса, создаю интернет-сайты для промышленных предприятий и органов местного самоуправления… Не такая уж творческая работа, но все-таки… — Она замолчала, но Сервас понял, что она хотела сказать: «…но это все-таки лучше, чем быть полицейским». — Юго было одиннадцать, когда мы остались вдвоем, я воспитывала его и, по-моему, неплохо справилась, — заключила она, загасив очередную сигарету. — Юго невиновен, Мартен… Если ты не поможешь, в тюрьму отправится не просто мой сын, но человек, который не брал греха на душу.
Сервас понял намек. Она никогда его не простит.
— Это зависит не только от меня, — ответил он. — Решать будет судья.
— Но на основании твоих выводов.
— Вернемся к Клер. В Марсаке наверняка были люди, осуждавшие ее образ жизни…
Марианна кивнула:
— Конечно. Пересудов хватало. Обо мне тоже сплетничали после смерти Матье — особенно если я принимала у себя женатых мужчин.
— А ты их принимала?