Майор Пронин и тайны чёрной магии

Лещенко жил один, он вообще был совершенно одинок, – один, как перст в поле.

Тихон Петрович Лещенко происходил из казаков, родился и вырос на Кубани, только прежде жил в станице Золотой, – Золотая находилась в километрах трёхстах от Улыбинской.

Оплачко накануне выяснил о Лещенко всё, что мог выяснить.

Лещенко жил в Золотой и землепашествовал. Во время войны вся его родня вроде бы погибла. Погибла или не погибла, но, всяком случае, разбрелась кто куда. После войны старик перебрался в Улыбинскую. Хата, в которой он теперь жил, принадлежала старухе Заслубко. Говорили, будто она приходилась Лещенко тёткой, но хату он купил у неё совершенно официально. Однако и после продажи старуха продолжала жить в своей хате. Три года назад она умерла и Лещенко остался один. Сперва работал сторожем в школе, потом перешёл на ту же должность в райпищепромкомбинат. Претензий к нему по службе не было, но приработок у Лещенко был не совсем честный. Старик занимался знахарством. Вообще в Улыбинской и её окрестностях на близлежащих хуторах таким занятием промышляло несколько человек. Преимущественно это были женщины, всякие там бабки и лекарки. Но Лещенко считался среди ник наилучшим специалистом, он мог не только заговорить зубную боль или успокоить колики в животе, но и приворожить парня к девушке и даже указать где искать краденых лошадей, – в станице все помнили случай, когда года два назад цыгане увели из колхоза трёх лучших коней; милиция ничего не могла сделать и тогда жена бригадира, который непосредственно отвечал за лошадей, обратилась к Лещенко. Тот посмотрел в воду и назвал один горный аул, очень далеко отстоящий от Улыбинской, жена бригадира несильно погнала туда мужа и, ко всеобщему удивлению, он нашёл там свою пропажу. Поэтому у Лещенко никогда не было недостатка в клиентах, хотя он брался ворожить далеко не всем и не всегда. Он, например, никогда не ворожим комсомольцам и коммунистам. Он говорил, что это им запрещено, а он не хочет идти против закона. Он вообще был умный и осторожный человек и плохо о нём не отзывался никто.

Вот к этому Лещенко и пришли сегодня с обыском.

Пришедшие вошли в палисадник, подошли к двери.

Оплачко, как старший, постучал и на стук, откуда-то из-за хаты, сейчас же показался Лещенко, – по-видимому, он был занят чем-то по хозяйству позади дома.

– Здравствуйте, – поздоровался он с пришедшими.

С ним тоже поздоровались.

– Лещенко Тихон Петрович? – спросил Оплачко торжественным тоном.

– Он самый, – сказал старик, усмехнулся и ещё раз подтвердил: – Он самый, Тихон Петров Лещенко.

– Так вот, гражданин Лещенко, – внушительно Оплачко, – мы к вам по делу.

– Ясно, что не без дела, – согласно ответил старик. – Начальство без дела не ходит.

– Мы пришли, – пояснил Оплачко, – произвести у вас обыск.

Лещенко слегка прищурился.

– Это вследствие чего? – спросил он, опять – таки, довольно добродушно.

– Вы тракториста Савельева знавали? – спросил Оплачко.

– Никак нет, – сказал старик и спросил: – Это который помер?

– Да, того самого, – сказал Оплачко. – А его жену?

– Тоже не припоминаю, – сказал Лещенко. – Может и встречал, но не припоминаю.

– Ну, её-то вы должны знать, – сказал Оплачко. – Она к вам ходила, вы ещё ворожили ей.

– Возможно, – сейчас же согласился Лещенко. – Только не припомню.

Он опять добродушно усмехнулся.

– Мало ли их ко мне ходит, – оказал он. – Той приворожи, другой отворожи. Всех не запомнишь и всех не ублаготворишь.

– Значит, вы признаёте, что занимаетесь ворожбой? – строго спросил Оплачко.

– А как же не признавать? – вежливо согласился Лещенко. – На сторожево жалованье не проживёшь.

– Так вот, – сказал Оплачко. – От гражданки Савельевой поступило заявление, что вы якобы с целью приворожить её мужа дали ей какой-то порошок, после приёма которого её муж скоропостижно скончался.

Старик снисходительно посмотрел на Оплачко.

– Порошок, конечно, мог дать, не отрицаю, – сразу согласился он. – Только от моих порошков не только помереть, а даже животом заболеть невозможно.

– Значит, вы признаете, что давали ей порошок? – спросил Оплачко.

– Ей или не ей, сказать не могу, – сказал Лещенко. – Но вообще давал, только не порошки, конечно, а наговорную соль.

– А что это за наговорная соль? – поинтересовался Оплачко.

– Ну, соль, самая простая, – объяснил старик. – Обыкновенная соль. С такой можно и борщ, и щи кушать, только над ней шепчут молитву или заговор на радость или на беду…

Женщины, приглашённые в понятые, переглянулись.

– Извиняюсь, – внезапно обратился старик к Опочко. – А как ваше имечко?

– Николай, – послушно сказал тот, ошарашенный неожиданным вопросом. – Николай Фёдорович.

– Шишига-мушига, ветер на голову, беда на сторону, соль во хлебе, как солнце на небе, просоли любовь раба божьего Николая, глаза и сердце просоли, солоней соленой соли просоли…

Старик забормотал быстро-быстро и не договорил, засмеялся, смотря на Оплачко улыбающимися глазами:

– Вот вам и наговорная соль, – сказал он. – Пошепчешь и отдашь, – какой же от неё может быть вред?

Одна из женщин прикоснулась к локтю Оплачко.

– Скажите всё ж таки…