Майор Пронин и тайны чёрной магии

На всякий случай она хотела перестраховаться и попросила Оплачко сказать, как и было условлено, что они записались в понятые не по своей воле. Но Оплачко не обратил на неё внимания.

– Я всё-таки попрошу выдать мне все ваши лекарства, – сказал он. – Порошки и вообще всё.

– Да, господи, – сказал Лещенко. – с превеликим удовольствием…

– И обыск у вас мы произведём – добавил Оплачко. – Такой порядок, знаете ли.

– Порядок, конечно, соблюсти следует. – Согласился старик и спросил. – Только для порядка и вас и бумажечка какая ни – на – есть, есть, ась?

– Ах, конечно, – заторопился Оплачко. Он достал из портфеля ордер и протянул сторожу. – Пожалуйста.

– Да вы заходите, заходите – вдруг засуетился Лещенко, распахивая дверь и приглашая пришедших в хату. – Обязанность вы должны исполнить.

Он сунулся в дверь, услужливо схватил с порога ведро с помоями, выставил его за дверь, чтобы не мешало, и отступил от двери, с добродушным любопытством посматривая на непрошеных гостей.

– И вы проходите, товарищ Евдокимов, – приветливо сказал он, непосредственно Евдокимову. – Дмитрий Степанович, кажись, не запамятовал, нет?

Евдокимов только полночи не спал, а был сонный и вялый; старик недавно пришёл с ночного дежурства, не спал всю ночь, а сна у него не было ни в одном глазу. Евдокимов поднял голову, пошире открыл глаза, вгляделся. Ну, конечно, перед ним стоял тот самый сухонький коренастый старичок с открытым простым лицом и подстриженной бородкой, с которым он познакомился ночью у квартиры Прибыткова.

– Сторож райпищепромкомбината? – спросил Евдокимов, уже узнав его и улыбаясь ему, как старому знакомому.

– Он самый, – старичок улыбнулся ему в свою очередь. – А то смотрю, не признаёте.

Оплачко повернулся к Евдокимову.

– Вы разве знакомы?

– Немного, – сказал Евдокимов. – Встречались в станице.

Все вошли в хату.

Это действительно было обиталище самого настоящего знахаря, каким его можно было изобразить на картине или в театре. Два подслеповатых оконца, стены очень чисто выбелены известью, ничем непокрытый стол, доски стола тоже выскоблены очень чисто, две скамейки у стен, два венских стула, большая выбеленная русская печь, нигде никаких икон и, между прочим, радиоприёмник – не репродуктор, а радиоприёмник, но повсюду, на стенах, на верёвочках, протянутых вдоль стен, на полках, на подоконниках изобилие всякой сушёной травы – стебли, корни, листья, цветы, такое изобилие, что хата изнутри больше походила на какой-то гигантский гербарий, чем на обычную хату.

– Вот вам и моя аптека, граждане следователя, – усмешливо и с оттенком гордости произнёс Лещенко, произнося слово «следователи» с буквой я на конце и с ударением на последнем слоге. – Берите и владайте.

Он опять сказал не «владейте», а «владайте», и Оплачко так и не понял, по неграмотности ли он коверкает снова или нарочно, издеваясь над пришедшими.

Оплачко посмотрел на Евдокимова, но Евдокимов, буквально, был какой-то сонный, и тогда перевёл взгляд на аптекаршу.

– Товарищ Брук, прошу вас, займитесь, – сказал он и ещё раз обвел взглядом развешанные в хате растения.

– Чего вы хотите? – растерянно спросила Ида Самойловна. – Я не могу так сразу разобраться…

– А чего разбираться, товарищ-доктор? – насмешливо спросил её Лещенко. – Трава как трава, на все случаи жизни.

Маленький и сухонький старичок, он как-то очень легко, как бы пританцовывая, ходил по своей хате точно по сцене, чуть притрагивался жёлтыми морщинистыми пальцами к различным травам и сразу же, не задумываясь, называл и траву, и болезнь, при которой эта трава применялась.

Обыск. Рисунок Анны Леон

– Крапива, – говорил он. – Обыкновенная лесная крапива, остановить кровь – нет лучше средства, а это полынь, тоже обыкновенная трава, эту дают для возбуждения аппетита, а это валерьяновый корень, от нервного расстройствия и для успокоения, людей успокаивает, а кошки от него бесятся и дуреют…

Он притрагивался к своим травам и корням с какой-то нежностью, он действительно всё о них мог рассказать наизусть.

– Ну, как, товарищ Брук? – спросил Оплачко.

– Что как? – спросила товарищ Брук.

– Правильно всё это? – спросил Оплачко.

– Что правильно? – спросила товарищ Брук.

– Ну, вот, насчёт травы, – сказал Оплачко. – Всё то, что он нам разъясняет.

– Отчасти, – сказала товарищ Брук и в свою очередь прикоснулась к каким-то корневищам. – Это, действительно, корень валерианы, но к кошкам он не применяется.

А старик даже не ходил, а порхал по хате и точно любовался каждым стебельком.

– А это мята, – говорил он. – Против тошноты. Это медвежьи ушки, от почек. Липовый цвет хорош при простуде, а корни лопуха или березовые почки пользительны при ревматизме. Против запора корни одуванчика, а чтобы прослабило, тут и кора крушины, и конский щавель, и бузина. Богородицыну травку отваривают при кашле, а если сердце болит – настаивают горицвет, а ежели уж совсем плохо, то и наперстянку…

– Ну, а это для чего? – вдруг спросил один из милиционеров, извлекая из тёмного угла пышный куст засохшего папоротника. – Клады искать?