– Клад не клад, – строго сказал Лещенко насмешливо посматривая на милиционера, – но ежели вы, товарищ милиционер, с глистами, корешки от папоротника очень даже годятся.
Он всё знал, этот старик, и, несомненно, знал больше, нежели товарищ Брук, которая без этикеток не сразу могла назвать все предъявляемые ей растения.
– Ну, хорошо, старик, сядь, – приказал вдруг Оплачко. – Сядь и не мешай, сами во всём разберемся.
Он взял с подоконника пучок какой-то травы и деловито его понюхал.
– Садитесь, товарищ Брук – распорядился он. – Садитесь и переписывайте все эти вещественные доказательства, делайте, как положено, по алфавиту и во всех других смыслах.
Он усадил товарища Брук за стол, а сам повернулся и мигнул милиционерам.
– Действуйте, товарищи, – сказал он. – Посмотрите на печке, за печкой, пройдите во двор, действуйте по всем правилам, как я вас инструктировал.
Понятые стояли у двери и не без тревоги наблюдали происходящим. Что касается Евдокимова, он довольно безучастно сел рядом с Лещенко, точно ничто его здесь не интересовало.
– Ну, а где порошки? – неожиданно и строго спросил Оплачко. – Я рекомендую вам, гражданин Лещенко, не играть на нервах у следственных органов и честно предъявить все предметы своего колдовства.
– Да, господи, – любезно сказал Лещенко и проворно соскочил со скамейки.
Он подошёл к столу и выдвинул из него единственный ящик.
– Да, это целая аптечка! – воскликнула Ида Самойловна, заглядывая в него.
Ящик действительно был разделён на клетки и в каждой лежали какие-то засохшие цветы, порошки, завёрнутые в бумагу.
– Ну, что тут? – требовательно спросил Оплачко, обращаясь к эксперту по лекарствам. – Переписывайте и это.
– Цветочки, – ласково сказал Лещенко.
Он осторожно щепотью клал себе на ладонь цветы – сухие и блеклые, утратившие яркие краски, – голубоватые, жёлтые, розоватые и белые, казавшиеся какими-то серыми, любовно разглядывал их и ссыпал обратно в ящик.
Ида Самойлова глубокомысленно наморщила лоб.
– Мои цветочки, – повторил Лещенко. – Ландыш – он от сердца, васильки – если моча никак не идёт, клевер – при слабости, ночную фиалку дают при поносах, особо, ежели отварить с вином, коровяк от кашля, ну, а ромашку – ее от простуды, и при болях…
Нет, он действительно всё знал и ничего не держал бесцельно!
– Профессор! – иронически заметил Оплачко, начиная уже раздражаться, – захваченный им с собой эксперт разбирался во всех этих цветочках и травках значительно хуже и медленнее этого вежливого старичка.
– А что вы думаете? – неожиданно вступился за Лещенко Евдокимов. – Тихон Петрович и в самом деле большой специалист. Нам есть чему у него поучиться.
Оплачко удивлённо взглянул на Евдокимова и ничего не сказал.
– Ну, а порошки? – настойчиво спросил он Лещенко, возвращаясь к цели своего обыска.
– А порошки – вот…
Старик достал из ящика пачку порошков в обычных белых бумажках.
– Что это? – строго спросил Оплачко.
– Соль – сказал Лещенко. – Наговорная соль.
– Гм, гм, – похмыкал Оплачко и подал несколько порошков Иде Самойловне. – Попробуйте, товарищ Брук.
– Что-о? – сказала товарищ Брук. – А если это яд?
– Как же быть? – задумчиво произнёс Оплачко, больше обращаясь к самому себе. – Может и вправду…
Лещенко потянулся к Оплачко.
– Позвольте.
Он взял из рук Оплачко порошки, присел к краешку стола, развернул ссыпал на одну бумажку, вытряс себе на язык и даже облизнулся.
– Соль, – категорически заявил Лещенко и ещё раз подтвердил: – Обыкновенная соль.
Ида Самойловна нерешительно взяла один порошок и тоже развернула, внимательно посмотрела на кристаллы лежащие на бумажке и осторожно прикоснулась к ним языком.
– Соль, – задумчиво сказала она и на всякий случай сплюнула. – Как будто соль.
– А наверное? – сердито спросил Оплачко.
– А для того, чтобы сказать наверное, нужно произвести лабораторный анализ – невозмутимо сказала Ида Самойловна. – Это вам не шутки.
– А это для чего? – спросил Оплачко, указывая на какую-то чёрную крупу, поданную ему одним из милиционеров.
– Это спорынья – сказала Ида Самойловна. – Маточные рожки.
– Спорынья, – подтвердил Лещенко. – При женских болезнях употребляется, от них много средств, и кора калины, и пастушья сумка, и кукушкин цвет…
– Будто учились, – сказал Евдокимов с похвалой. – Всё-то вы знаете.
Лещенко опять усмехнулся, – в продолжение обыска он то и дело снисходительно усмехался, точно пришедшие в хату люди всё время его чем-то смешили.
– Поживете с моё, и вы узнаете, – назидательно отведи он Евдокимову. – Моё дело чистое, мне скрывать нечего!
– А это для каких надобностей? – спросил Оплачко, принимая от милиционера мешок с какими-то семенами. – От мужских или от женских болезней?
Ида Самойловна опять вытянула свою шею, но ничего не сказала, не разобрала, что за семена.
– А это, как её, семена этой самой, амброзии, – сказал Лещенко. – От потливости ног, парят и прикладывают.
– Ну, скоро у вас этого средства не будет, – засмеялся Евдокимов. – Выведут всю амброзию, вот и нечем будет парить ноги…
– А оружия у вас нет? – спросил Оплачко.
Старик с удивлением посмотрел на следователя.