Майор Вихрь

Тромпчинский осторожно вернул этот листок Траубу.

— Что, страшно, а?

Юзеф ответил:

— Нет. Не страшно, просто очень...

— Противно?

— Нет, не то... Очень обидно за немцев. Просто до слез обидно за немцев. А то, что обещали помочь, если сможете, так и должно было быть. Я как-то в это верю. Спасибо, Трауб. Хотите, я вам поиграю?

— Очень хочу.

Юзеф сел к роялю и стал играть Баха.

Букет ромашек

Аня и Муха шли через лес. Они шли медленно, потому что Аня внимательно смотрела на стволы деревьев, на какие-то одной ей понятные «заметины»; иногда она замирала, долго слушала лес, закрыв глаза, и улыбалась чему-то.

Сначала Муха, глядя на нее, недоверчиво качал головой. Потом ему надоело ждать, пока она вертелась на одном месте, угадывая, куда идти дальше, и он начал собирать букет. Он собрал большой букет и часто, когда Аня опускалась на тропу, разглядывал его со всех сторон, придирчиво, будто хозяйка — праздничный стол.

«Ей бы тоже цветы собирать, — думал он, глядя на фигуру девушки, — а она туда же... В бойню. Тело у нее хорошее. На войне не чикаются. Я бы с ней прошелся: экая ладненькая. Опасно. Спугнешь еще, потом хлопот не оберешься».

— Здесь, — сказала Аня, — под ольхой.

— Брось...

— Вот чудак, — сказала Аня, — я ж говорю: здесь.

Она опустилась на колени и взяла траву пятерней, словно котенка за шкирку. Ровный, вырезанный кинжалом квадрат дерна поднялся, и Муха увидел что-то белое. Аня вынула белое полотенце, развернула его и достала карту, пистолет и гранату.

— Ты что ж, невооруженная ко мне пришла?

— Что ты, — ответила Аня и похлопала себя по карману, — у меня тут лимоночка. На четверых — как раз в клочья.

— Оружие давай мне, — сказал Муха, — ты красивая, они могут с тобой начать заигрывать — погоришь по глупости.

Аня протянула ему оружие.

— Лимонку тоже давай.

— Она ж маленькая...

— Ты что? Давай, давай, Ань, не глупи.

Он спрятал лимонку, потом развернул карту и сказал:

— Ну, показывай где.

— Вот здесь.

Муха аж присвистнул:

— Ты с ума сошла? Это же сто десять километров!

— Ну и что?

— Ты границу переходила?

— Какую?

— Рейха и генерал-губернаторства?

— Я под проволокой пролезла, но я не думала, что там граница.

— За два дня отмахала сотню верст?

— Ну и что?

— Свежо преданьице.

— Ты не верил, что я карту найду.

— Ну, молодец, — сказал Муха, — если так — молодец! Там же патрулей до черта, как ты сквозь них прошмыгнула?.. Документы у тебя тоже там?

— Конечно.

— Опиши мне где.

— Ты не найдешь один.

— Найду.

— Не найдешь, Андрюша. Там сухой камыш, там только я найду.

— Ладно, пошли. Буду думать, где лошадей достать. Вообще-то на машине б хорошо; за три часа можно подъехать к границе... А как переносить?

— По моему следу — где я прошла. Я проведу, Андрюш, я вожу хорошо, по-сибирски.

Возвращались они напрямик, по солнцу. Через час пути глаза им резануло острым, белым высветом. Аня улыбнулась, а Муха замер на месте, вопросительно глянув на девушку.

— Это вода. Озеро, наверное, свет стоячий — видишь...

Через пять минут они подошли к озерку. Заросшее кустарником и низкими, аккуратными сосенками, оно было тихим, вблизи — черным, а не ярко-светлым, каким казалось издали.

— Андрюш, ты иди влево, а я здесь выкупаюсь, ладно?

— Может, дома баньку затопим? — предложил Муха, опустив глаза.

— Нет, я поплавать хочу, — ответила Аня, — я быстро, ты иди, подожди меня.

Он сел на траву и стал снова разглядывать букет. Потом он увидел Аню посредине озера: она плыла быстрыми, мужскими саженками. Руки она выбрасывала далеко перед собой, и Муха увидел, что она плывет голая.

«Черт с ним, — подумал он, чувствуя, как кровь разом прилила к лицу, — попытка не пытка».

Муха поднялся и пошел к тому месту, где он оставил Аню. Он шел, прижимая к себе букет. Он пришел туда как раз в ту минуту, когда девушка выходила из воды. Она подошла к платью, лежавшему на мелком желтом песке, и в это время из кустов вышел Муха. Он шагнул к девушке, бросил под ноги букет и обнял Аню. Он обнял ее сильно и грубо.

— Я один, один, один, — шептал он, — я все время один...

— Не надо, Андрюшенька, — тихо, но совсем спокойно ответила Аня, — я понимаю, только не надо начерно жить.

Если б она закричала, или стала вырываться от него, или начала б царапать его лицо, он бы ослеп и не совладал с собой. Но этот ее тихий, спокойный голос вошел в него с какой-то тягучей, отчаянной, забытой болью. Он шумно выдохнул и отвернулся.

— Одевайся, — хрипло сказал он.

Когда Аня, одевшись, села подле него, Муха собрал букет, встряхнул им, протянул девушке и сказал:

— Держи. Подарок. Держи.

И хватил ртом воздуха, будто из воды вынырнул.

Поздно вечером, когда стемнело, он сказал Ане, что едет в Краков, к своим людям, по поводу лошадей или, еще лучше, машины. Вернуться обещал завтра утром. Вообще-то он был уверен, что Берг заставит его возвратиться немедленно и даже, как в прошлый раз, подвезет к Рыбне на своем «хорьхе», но Муха решил ночью развлечься: заглушить видение, которое то и дело возникало перед глазами: черное озеро, солнце, рассыпавшиеся по песку цветы и девушка, красивей которой он в своей жизни не видел.