Майорша

ЯВЛЕНІЕ IV Архипъ, Териховъ [проходитъ мимо Архипа съ трубкой, не глядитъ на него и садится] и потомъ Феня

Архипъ [помолчавъ, сумрачно глядя на маіора]. Какъ же, Максимъ Гаврилычъ… [подходитъ]. Значитъ, теперича [значительно] въ мухоморы попали?

Териховъ. Отвяжись!

Архипъ. Н-да! Вотъ и дожили! Женились и дождались! Вотъ онъ зудъ-то довелъ до чего. Водили насъ, водили, пока подъ вѣнецъ не угодили. Въ мухоморы и попали теперь, хе-хе! [Териховъ показываетъ ему кулакъ]. А въ былое-то времячко! [Подмигиваетъ и прищелкиваетъ языкомъ]. Бывало, эти самыя барыни для насъ все равно, что трынъ-трава. Ужъ какія-раскакія бывали, фу-ты, ну-ты, хе-хе!.. Только глазомъ, бывало, мигнемъ, да усъ такъ-то закрутимъ, кх-ха! — готово! Въ 49 году въ Венгерскую компанію ходили; помните, Максимъ Гаврилычъ, на простыняхъ со втораго этажа спустили одну? Мужъ — шасть!.. «Архипъ, какъ быть, выручи!» [Любовно притрогивается къ плечу маіора]. Сейчасъ мой Архипъ простыни, хе-хе-хе!.. Ищи, шарь теперича!

Териховъ. Что-жъ, пожили, братецъ, правда.

Архипъ. И какъ пожили-то!

Феня [входитъ, покрывшись кисеей и останавливается въ дверяхъ незамѣченная].

Архипъ [наклоняясь къ маіору]. А вы, сударь, много Федосьѣ Игнатьевнѣ воли даете, н-дасъ! Вотъ она въ мухомор…

Феня. Что-о? [Териховъ и Архипъ смущенные расходятся въ разныя стороны. Архипу]. Ты, совѣтчикъ, другъ закадычный, кому воли много дано, а?

Архипъ. Это мы такъ… промежъ себя…

Териховъ. Глупости, Феня… [садится и закрывается газетой].

Феня. Чего-жъ отъ Архипа умнаго ждать!

Архипъ [оправившись]. Тьфу!

Феня [на него презрительно]. Грымза ты этакая! [Архипъ, косясь на нее, продвигается къ двери. Маіору]. Что спрятался, видно, совѣсть зазрила?

Архипъ [въ дверяхъ грозится на Феню, въ сторону]. Погоди! [Уходитъ].

Териховъ. Ничего, а… Не читалъ еще… Новости…

Феня. То-то «новости»! [Уходитъ въ заднюю дверь].

Териховъ [кладетъ газету и тяжело вздыхаетъ]. И что за дуралей этотъ Архипъ! Подведетъ, всякій разъ подведетъ, какъ нарочно! Нѣтъ, я ужъ какъ-то съ толку сбился совсѣмъ. Не то такъ мнѣ съ ней повернуть, не то этакъ… не приладишься… Похудѣлъ даже… Все будто сдѣлать мнѣ что-то нужно, не сидится, не терпится… Будто вотъ бѣгаетъ отъ меня Феня, а я за ней, я за ней. [Взглянулъ на дверь]. Кого еще тамъ принесло? [Закрывается газетой].

ЯВЛЕНІЕ V Териховъ и Сладневъ

Сладневъ. Максимъ Гаврилычъ, здравствуй, душа!

Териховъ. А-а, Сергѣй Дмитричъ! здравствуй.

Сладневъ. Что ты будто разстроенъ, другъ любезный, а?

Териховъ. Да читалъ вотъ… Хоть въ руки газетъ не бери! Тамъ земство проворовалось, здѣсь банкъ обокрали, тому черепъ разнесли… [Пожимаетъ плечами].

Сладневъ. А-а! [садится]. Не говорилъ я тебѣ, не говорилъ? [Воодушевляется]. Эхъ, Максимъ Гаврилычъ, помнишь ли, mon cher, то чудное время, еще въ началѣ? Помнишь, когда, какъ сказалъ поэтъ, порвалась та великая цѣпь, которая ударила однимъ концомъ по барину, другимъ по мужику?

Териховъ. Ты опять свое! Знаемъ!

Сладневъ. О, что за время! Тогда и я всѣ силы, всего себя отдалъ… Да, я вводилъ, устраивалъ… Помнишь меня посредникомъ?.. Сближалъ интересы и раздѣлялъ… О, mon cher! Лучшіе люди земли шли тогда, и какъ шли! То была дружная рать, провозвѣстники, свѣточъ, душа моя, свѣточъ!

Териховъ. Не мало набѣдокурили. Особенно ты, когда посредничалъ, да либеральничалъ на чужой счетъ. Спасибо! Я, брать, свою «уставную» никогда тебѣ не прощу.

Сладневъ. Ну, вотъ видишь, видишь! И такъ вы всѣ. и это благодарность за тотъ порывъ, за тотъ нравственный подъемъ!.. Мы приняли заушеніе, оплеваніе, пострадали, но ушли съ сознаніемъ, да, mon cher, съ сознаніемъ, что послужили… Мы ушли со скорбью за судьбы, да, со скорбью, и событія не заставили себя ждать! И вотъ началось… Боже мой, что началось! Кто насъ смѣнилъ? Оглянись, mon cher, оглянись и вникни.

Териховъ. Не раздражай ты меня, Сергѣй Дмитричъ. Я плачу и больше ничего. Земство деретъ — плачу, страховка — плачу, школы, попечительства разныя — плачу и плачу! Нате и отвяжитесь. Ясно? Съ меня вотъ десять разъ какія-то «грунтовыя» становой взыскиваетъ. Поясните же, говорю, наконецъ, что это такое? — «А вотъ-съ, предписано», предъявляетъ бумагу. Ну, и плачу!