Майская Гроза 3

— Понимаешь, Гельмут, мне действительно это нужно.

Густав задумался над продолжением фразы. Ему это в самом деле нужно. А вот зачем? Он и сам толком сказать не может.

Отомстить за брата? Несомненно. Но только ли месть толкает его на это?

Желание славы? После штурма Каира, славы у него в избытке.

Полузабытая детская ревность к успехам старшего брата? И это есть, но где-то на самых дальних задворках сознания.

Въевшаяся в кровь потребность в риске? Рисковать можно и более разумным способом.

Гельмут промолчал, принимая и такой вариант ответа. Он вообще не отличался словоохотливостью после Испании. Густав вдруг решился задать вопрос, который волновал его уже несколько лет. Но Хайнц отвечать на него отказался, а выпытывать данную информацию у Гельмута Густав не осмеливался, пока был жив брат. Похоже пришло время его задать.

— Гельмут, ответь мне на один вопрос. — Густав помялся, думая как правильно составить предложение, но понял, что говорить нужно открыто, не изобретая витиеватых фраз, призванных скрыть истинную подоплeку его любопытства. — Гельмут, почему вы поссорились с Хайнцем?

Гельмут посмотрел на своего командира каким-то особенным взглядом, перекинул травинку в другой угол рта, смочил губы языком и спросил:

— Ты помнишь Испанию, Густав?

Оберлейтенант Оберт удивился. Как он может забыть свою первую войну? Ему стоило таких трудов вырваться на неe. Он до сих пор помнит материнские слeзы и обидчиво поджатые губы отца, увещевания бабушки и презрительные взгляды, бросаемые дедом на его новенькую форму. Как давно это было. Второй год в могиле дед, простивший в конце концов своих внуков. Ушeл в отставку отец, воспользовавшись правом возраста и заработанных на трeх войнах ран. Уже и Хайнца нет, а он до сих пор помнит страх первого боя. И так злившую молодого и глупого Густава Оберта заботливую опеку старшего брата.

— Но какое отношение это имеет к вашей ссоре?

Насколько помнил Густав, до самого конца той войны между командиром панцера фельдфебелем Хайнцем Обертом и механиком-водителем Гельмутом Краузе были самые дружеские отношения. Всe как отрезало после возвращения. Гельмут не писал и не звонил, не приезжал к ним в гости, к великой радости мамы и бабушки, твeрдо уверенных в том, что «этот выскочка с окраин плохо влияет на Хайнца и Густава». Конца войны сам Густав, лечившийся после ранения в Германии, не видел, и мог только предполагать причины ссоры между двумя другими членами их экипажа.

— Понимаешь, Густав, твой брат стал слишком серьeзно относиться ко всему этому. — Гельмут указал рукой на колышущийся под ветром флаг со свастикой, уложенный на корме их танка.

— Но ведь ты сам втянул его в ряды «наци»! — Удивлению Густава не было предела. С самого первого дня появления в их доме Гельмута Краузе, покойный ныне дед невзлюбил гостя именно за пропаганду идей нацизма. Отец не высказывал недовольства открыто, но и он не был в восторге от этих посещений. О маме с бабушкой и говорить не стоит. И вдруг человек, принeсший учение национал-социализма в их семью, обвиняет брата в том, что тот слишком увлeкся этими идеями.

— Да, это моя вина. — Согласился Гельмут. — Но я сам искренне верил в дело Гитлера, пока не побывал на войне. — Гельмут выплюнул изжeванную травинку, извлeк из кармана новую, отправил еe в рот и продолжил. — А твой брат всeго лишь играл в забавную игру под названием «национал-социализм», пока тоже не побывал на войне.

Густав ждал продолжения, а его собеседник прервался, то ли собираясь с мыслями, то ли решая, что именно можно рассказать командиру о той давней ссоре.

— В самом конце войны нам в поддержку дали марокканцев, или нас в поддержку им. Ты их должен помнить. Они всe время были где-то неподалeку, но ни разу не взаимодействовали с нами вплотную. — Гельмут опять перекинул травинку и облизал губы. Чувствовалось, что данный разговор ему неприятен, но он решился избавиться от этого груза. — Нам в тот день не повезло захватить госпиталь республиканцев.

Густаву пока не понятна была логика рассказа. Почему не повезло?

— Я там встретил одну медсестру, француженку из добровольцев. Ты же знаешь, их там много было. — Гельмут уставился пустым взглядом себе под ноги. — Жанной еe звали. Она по-немецки довольно хорошо говорила, а я кое-как по-французски изъяснялся. Всe просила меня взять их госпиталь под охрану… — Гельмут прервался, погонял травинку из одного угла рта в другой, сплюнул густую слюну и продолжил. — Я ещe посмеялся над еe страхами. От кого защищать? Мы ж не дикари какие-то? Про марокканцев я тогда не подумал.

Густав внутренне замер. Про развлечения этих верных псов Франко он слышал, но ещe ни разу ему не приходилось выслушивать рассказ непосредственного свидетеля.