Майская ночь, или Утопленницы

— Внимание! У Авдея Пригожина навигатор последней модели. Сверните во двор.

Ну конечно! Потому-то он меня и засек. Кидаюсь в проем и беглым шагом пересекаю двор по диагонали — от одной арки к другой.

— Внимание! Авдей Пригожин повернул обратно. Приближается к арке.

Перехожу на бег.

— Внимание, через десять метров двое вооруженных мужчин в полицейской…

Поздно, девушка. Уже не через десять. Вот они оба, прямо передо мной.

— Ваши документы?

Судорожно выхватываю паспорт, раскрываю на нужной странице.

— Внимание! Авдей Пригожин в семидесяти метрах от вас…

Да что ж вы, волки позорные, так медленно-то? Сейчас ведь догонит!

— Внимание! Авдей Пригожин в пятидесяти метрах…

— Где прописаны?

— В-вот…

— Внимание! Авдей Пригожин…

Страж правопорядка с сожалением возвращает мне паспорт и козыряет с недовольным видом.

— Можете идти.

Вылетаю на проспект. Очень вовремя вылетаю. В арке топот.

— Ваши документы?

Остервенелый вопль Авдея:

— Да вы чо, в натуре, оборзели? Какие документы? Мне мужик конкретно должен…

— Предъявите документы! — цедит полицейский.

Ну слава богу! Насколько я знаю норов Пригожина, сцепится с ними Авдей надолго. Минут на десять, не меньше. Не обращая внимания на взволнованный щебет навигатора, перебегаю вопреки правилам проспект и ухожу дворами.

— Внимание! Через тридцать метров плавный поворот налево. Там в данный момент находится девушка вашей мечты. Если хотите встречи с ней, ускорьте шаг.

Ускоряю. Выскакиваю на площадь — и столбенею от восторга. Мимо меня в направлении роскошного кабриолета проходит стройная пепельная блондинка. Мечтательные серые глаза, черное маленькое платье, на смуглой высокой шее нить жемчуга. Да, именно такой эта девушка являлась мне во снах. Мордоворот в безукоризненном светлом костюме галантно распахивает перед ней дверцу и, оделив меня брезгливым взглядом, садится за руль.

Я долго гляжу вслед кабриолету, потом безнадежно вздыхаю и, поправив наушник навигатора, иду себе дальше. Главное — еще на кого-нибудь из кредиторов не налететь.

Волгоград, январь 2017

Великая депрессия

Ну ладно, мы рождаемся,

Переживаем, старимся,
Увидимся — расстанемся…
Зачем?

Роберт Рождественский

Здравствуй, младенчик. Добро пожаловать в нашу камеру смертников. Не пугайся, тут не так уж и плохо, особенно поначалу. Камера просторна, в ней есть города, рощи, автомобили, зарубежные страны, молоденькие симпатичные смертницы — все то, короче, что по справедливости положено узникам перед казнью. Когда она произойдет, неизвестно. Но тем-то и хорош неопределенный промежуток времени, что слегка напоминает вечность.

Приговор тебе объявят не раньше, чем научат говорить, а иначе и объявлять нет смысла. Узнав, что тебя ждет, ты будешь кричать ночами, пугая родителей, будешь просыпаться в слезах. Потом, глядя на спокойствие других, тоже успокоишься и затаишь надежду на помилование, которого, конечно же, не случится.

Не горюй. В камере есть чем заняться. Неравенство — лучшая из наших выдумок. Не говоря уже о том, что ожидать казни гораздо удобнее на нарах, нежели под нарами, — борясь за лучшую участь, невольно увлекаешься и забываешь о том, кто ты на самом деле такой и куда попал.

Если же, несмотря на все старания, забыть об этом не удастся, поговори со смертниками помудрее, поопытнее — и ты поразишься, какой вокруг тебя собрался изобретательный народ. Одни объяснят, что думать надлежит не о собственной смерти, но о бессмертии камеры, где ты родился; другие растолкуют, что, коль скоро существует тюрьма, то в ней должен незримо присутствовать и тюремщик. Собственно, не тюремщик (поправятся они) — благодетель, ибо на самом деле вовсе не казнит он нас, а, напротив, вызволяет из застенка, построенного им самим, хотя и по нашей вине. И не надо спрашивать, по какой именно. Ты с детства привык стоять в углу, не понимая причин. Поставили — значит заслужил.

О том, что ждет тебя за стенами камеры, когда отбудешь срок, допытываться также бесполезно. Все равно никто ничего в точности сказать не сможет. Говорят, там, снаружи, хорошо. Блаженство и все такое. А коли так, то впору ликовать, гражданин осу´жденный, — ты-то думал, казнь, а оказывается, амнистия! Не для всех, разумеется, — только для тех, кто соблюдал режим и сотрудничал с администрацией…

— Прелесть, правда? — призвал к ответу умильный женский голос.

Зрачки мои подобрались, перед глазами вновь возник сотовый телефон, удерживаемый алыми ноготками. На экранчике дошевеливался новорожденный. Дошевелился. Замер. В центре застывшей картинки обозначился треугольничек, коснувшись которого можно снова ее оживить.

— Да, — сказал я. — Прелесть.

Она вспыхнула:

— Да что ж ты за человек такой!

— Какой?

— Тебя что, вообще ничего не радует?

— Радует…

— Радует?! В зеркало поди посмотрись!