А знаете, нынешние времена, честно говоря, не так уж плохи. Ну бранят нас, конечно, — говорят, лучше, мол, делом бы занялись, чем в игрушки играть… Смешные люди! Делом — в смысле бизнесом? А бизнес, по их мнению, не игра?.. Еще какая! Скажем, игра на бирже… И пусть только попробуют возразить, будто это не бизнес!
Да и не известно еще, что сейчас выгоднее и что опаснее: ловля ловцов или прямая ловля денег.
И там и там откровенное напер… на-пер-сточ-ни-чество… Уф, ну и словечко — еле выговорил!
Между прочим, наши патриоты давно уже с таким положением дел смирились — требовали даже заменить чуждое речение «геймер» на исконно русское «человец». Остроумно, однако не привилось.
Юные мажоры стали давить народ гораздо осторожнее — наедешь на кого-нибудь, а он, оказывается, хозяин твоего хозяина. А за причинение физического вреда владельцу второго уровня голым по миру пойдешь. Программа — это ведь тебе не суд, тут ни отмазать, ни подмазать, да и папочка богатенький не выручит, потому как богатеньким ему уже не быть.
Чувствую, в ближайшие пять лет мировая финансовая система изменится полностью, к тому все идет. Как там говаривали когда-то в Америке? «Сколько стóит мистер Джонс?» — «Столько-то тысяч долларов».
Вот и теперь… Возьмем, к примеру, меня. Сколько я стóю? А подсчитаем! Ага… Стóю я сейчас, милостивые государи, аж двадцать семь человек, пятнадцать ловцов. И каждого можно при желании обналичить. То есть перевести в картавые… Но зачем?
Наконец-то мы сами стали основной денежной единицей — криптовалютой, не зависящей от печатных станков государства. Или почти не зависящей…
С тем лишь отличием, что цена у каждого своя.
А вот что сейчас надо сделать — так это позвонить Ляльке.
Звоню.
— Да, зайчик… — нежно отзывается она.
— Слушай… Как ты относишься к «Куантро»?
— Замечательно!
— А ко мне?
— Как к «Куантро»!
— Ты не против, если мы с ним к тебе сейчас нагрянем?
— С кем?
— С «Куантро».
— Вау! И хризантемы купишь?
Ну не зараза ли! Делать, однако, нечего…
— Что значит — купишь? — отвечаю с достоинством. — Уже купил!
Не дожидаясь очередного «вау», даю отбой, выключаю питание и пытаюсь вспомнить, где тут поблизости цветочный киоск.
Напротив киоска — знакомый особняк, скорее изваянный, чем построенный: кованые перила, лесенки, балкончики, крыша из натуральной черепицы, шпиль. Захлопнув дверцу, долго смотрю на этот архитектурный шедевр, и гордость во мне борется с завистью. Дело в том, что (только никому ни слова, данные добыты не совсем законным путем) за особнячок этот заплатили мною. Ну не одним, конечно, мною — мой тогдашний владелец угрохал на покупку добрую половину своей коллекции и меня в том числе.
Стало быть, я — часть потраченной им суммы.
Удастся ли мне когда-нибудь поймать столько народу, чтобы оторвать подобный особнячок? Не знаю. Может, и повезет со временем…
Я вздыхаю, вхожу в стеклянный куб киоска и приобретаю пять хризантем.
Переступив порог Лялькиной квартиры, первым делом вручаю букет. Лялька взвизгивает и зарывается в него мордашкой — видны только челка и полные надежды глаза.
— Смартфон выключи, — приказываю я.
— Зачем, зайчик?
— Да поймал тут меня один… — объясняю с досадой. — Тигровый… с клыками… Прослушать может, падла пузатая…
— А я здесь при чем?
Да, действительно… Ляльку-то он не ловил! Как он ее сможет прослушать?
Ставим букет в хрусталь, разливаем ликер.
— Пришел предложение делать? — жаждуще спрашивает она.
«Куантро» застревает в глотке. Откашливаюсь.
— Н-нет… Просьба есть…
— Какая?
Излагаю суть дела. Лялька глядит на меня — и не может наглядеться. Только челкой кивает.
— Ну как? — спрашиваю. — Согласна?
— Конечно, согласна, зайчик! Когда?
— Что когда?
— Свадьба когда?
— Да погоди ты со свадьбой! Понимаешь, я его сфоткал, а ничего больше сделать не могу — он теперь мой хозяин…
— И что?
— Узнай, кому принадлежит! А лучше — поймай…
— Зачем?
И я наконец прозреваю. Ах ты стерва! Да это ж ты сама его на меня и напустила! Ну Лялька! Ну Лялька!..
— Ты… — говорю я — и умолкаю. Нет слов.
Да и к чему тут слова?
Оптический эффект
Рождественская история
Не шути с женщинами: эти шутки глупы и неприличны.
В юности Наточка мечтала, что однажды ее поразит громом — и станет она гениальна, может быть, даже заговорит на древних языках или, скажем, начнет совершать великие открытия. Мечтала и о сотрясении мозга, после которого, по слухам, также иногда случается нечто подобное.
Мечты сбылись не более чем на четверть: ни громом, ни молнией не поразило, а нечаянный удар головой о мраморную ступеньку отозвался впоследствии лишь головными болями.
Конечно, древние языки, равно как и основы какой-либо науки, можно было бы освоить и самой, но одна только мысль об этом внушала Наточке непреодолимое отвращение! Подобно халявщику Фаусту из бессмертной трагедии Гете ей хотелось всего и разом.
Нужен был кто-то на побегушках. Желательно Мефистофель.