Майские ласточки

Днепр открылся для них неожиданно, из-за колючей щетины красного тальника. Туман, накатываясь, отжимал правый берег. Черная узкая полоса холодной, зимней воды не давала представления о ширине русла, которое смутно угадывалось по теряющимся звукам и далеким всплескам накатывающихся волн.

Саперы скрытно рубили кустарник. Связывали проволокой тонкие прутья в пучки. Сами особенно не верили, что солдатам удастся доплыть на метелках до середины широкой реки, но другого материала не было под рукой. Для плотов только подвозили кряжи деревьев.

Переправляться начали в тумане. Кто на снятых в домах дверях, деревянных балках и бог весть откуда добытых дырявых каюках и плоскодонках.

— Погибли на Букринской переправе, — помрачнев, глухо сказал Аскеров и сдвинул часть фотографий и правую сторону.

Потом вспоминали Польшу, Сандомир, как готовились к наступлению и форсированию Вислы.

И вторая стопка фотографий выросла незаметно на столе.

— Погибли на Сандомирском плацдарме!

Трудно давались воспоминания. Прошлое не уходило, по-прежнему тревожило горькой памятью о боевых друзьях, холмиках земли, которые остались на чужих полях, с красными фанерными звездами.

Иногда Афган вскидывал голову и напряженно смотрел на электрическую лампочку. Миганием она рассказывала буровому мастеру: шел ли спуск труб или поднимали свечи наверх.

По устремленному взору азербайджанца Кожевников угадывал причину его волнения. Они понимали друг друга с первого взгляда, по отдельным фразам, профессиональным взглядам на вещи.

Афган не мог привыкнуть к лютым морозам. Сильные порывы ветра сбивали с ног. И хотя он старался закрыть лицо, все-таки отморозил щеки и нос.

Неожиданно в ночной тьме прокатился широкий раскатистый грохот. Буровые мастера тревожно переглянулись между собой.

Выстрелы повторялись один за другим, как будто в бой вступили тяжелые гаубицы. Грохот нарастал и набирал дьявольскую силу.

— Грохочет, как на Нейсе! — почему-то шепотом проговорил Афган.

— Не война. Подвижка льдов! — также тихо ответил ему Кожевников. — Но грохот в самом деле, как на Нейсе.

Они не сказали больше ни слова, но каждый из них невольно подумал о Сашке Лозовом. Смерть разведчика помогла им отыскать друг друга в огромной стране среди десятков тысяч городов и миллионов поселков и деревень. Было невозможно понять, сразу объяснить, почему они больше тридцати лет не искали друг друга, не испытывали тянущей необходимости общения. Может быть, причиной всему наступающая старость, когда особенно появляется потребность в старой дружбе и в опоре?

Кожевников нашел на столе темную руку Афгана и крепко пожал. Он благодарил товарища за прилет, за волнующий вечер воспоминаний. Без прошлого не было бы и настоящего в их жизни и работы. Работа снова захватывала их своим напряжением.

Прокатившиеся громы начали сотрясать тонкие стены балка. Сжимались ледяные поля, и долетавшие взрывы возвращали к действительности, к основной работе, такой далекой от войны.

Электрическая лампочка над столом часто заморгала. Вольфрамовое колечко потускнело и растянулось красной гусеницей.

— Начали спуск колонны! — сказал, сосредоточивая внимание, Аскеров. Беспокойно прошелся по балку. Торопливо начал складывать фотографии в конверты.

— Оставь, Афган, — попросил Кожевников. — Пусть фотографии лежат. Немного поговорили, а как будто вновь прошагали по войне…

— Мастер, вертолет поет! — закричал, врываясь в балок, Валерка Озимок в сбитой на ухо шапке-ушанке, забрызганной раствором.

— Поет? — переспросил Кожевников, по-своему расценивал оживление верхового, понимая его суматошную радость и волнение. Разве он сам не прыгал теленком при спуске первой колонны?

— Говоришь, летит? — брови Кожевникова выразили сомнение. — Сколько сейчас времени?

— Не успел купить часы! — верховой дурашливо засмеялся. Нос его стал от этого совсем курносым. — Ночь. Утром темнота, днем темнота, ночью темнота. Можно жить без времени — на смену разбудят, на обед живот не даст проспать.

— Ладно, Валерка, — прервал его Кожевников, — зажигай солярку на противнях. Надо встречать вертолет.

Запылали дымные костры на противнях. Красные огни выхватывали из темноты ферму буровой вышки. Электрические лампочки желтыми пятнами освещали арматуру перекрытий и толстые ледяные сосульки.

Кожевников с Афганом вышли из балка. Азербайджанца не согревала меховая шуба и брезентовый плащ. Поеживаясь от холода, он спросил, прячась за балок:

— Павел, кого ты ждешь на буровую?

— Начальство. Какая свадьба без генерала? — Кожевников усмехнулся. — Пользы никакой, а толчею устроят. Надо идти встречать. Мы с тобой, Афган, рядовые!

— Почему рядовые? — возразил азербайджанец. — Мы мастера с тобой, Кожевников. И войско у нас есть на буровых.