Майские ласточки

«А вчера разве не было мороза? Еще похлеще. Нельзя мне пропустить спуск колонны. «Со спуска рождается буровик», — так Павел Гаврилович говорит. А потом… я жениться хочу. Деньги надо прикопить к свадьбе!»

«Будешь жениться, мы тебе справим подарки от бригады, — посмеиваясь, сказал Владимир Морозов. — А буровиком ты будешь. Знаю, работа захватила тебя до конца. А сказал же, жалеючи тебя, дурака!»

«Меня не надо жалеть. Я хочу работать. Хочу присутствовать при спуске первой колонны. Павел Гаврилович сказал, что мы делаем историю. Я не брал рейхстаг. Но пускай после спуска колонны Катька говорит всем: «Мой Валера Озимок делал историю Сибири. Делал историю Ямала. Участвовал в открытии газа на новой площади и в спуске колонны в бригаде Кожевникова».

«Делай историю, Валера, — засмеялся Морозов. — Прав Кожевников. Мы привыкли к будням и не видим в них праздников. Может быть, ты и прав, парень!»

Кожевников смотрел на буровиков в радостном открытии величия их работы и подвига. Лица затянуты шерстяными подшлемниками, на головах каски. Но невозможно уберечь от страшного мороза тело: за клубами белого инея видны отмороженные скулы, носы. В негнущихся брезентовых куртках и таких же брюках, смороженных водой и каплями раствора, в своих доспехах они похожи на космонавтов. А за спинами не ранцы с кислородом, а пудовые куски льда.

Прожекторы высвечивали толстый буровой шланг. Он дергался, скользил вниз и вверх, как живой, проталкивая в устье скважины теплый раствор цемента.

Буровой мастер одним взглядом окинул работающих на площадке. Одно движение бровью — и по крутой, обледеневшей лестнице устремился вверх помбур Петр Лиманский. Направлен мастером проверить загрузку цемента в гидравлическую мешалку. Во время работы ни минуты простоя. Иначе затвердевший, схваченный морозом раствор не дойдет до скважины, и работа застопорится. Надо проверять сотни, а то и тысячи раз прохождение раствора по лоткам, гнать его и гнать! Час, два, десять, сутки, а может быть, и двое, не останавливая работу.

Кожевников чутко прислушался к ровному гулу электромоторов, работе компрессоров, пронзительному свисту реактивных двигателей и, как дирижер в большом симфоническом оркестре, радовался слаженной игре всех музыкантов, которые не фальшивили и точно вели свои трудные партии.

Дед стоял рядом с буровым мастером, по-прежнему молчаливый и сосредоточенный. Яркий свет прожекторов пробивал клубы пара, и в блеске нарастающих сосулек он видел много голубизны от весеннего неба. Над вертлюгом пар не держался неподвижным облаком, а то бы Дед мог себя представить на вершине горы среди черных скал.

Буровики работали с завидным проворством и умением, не тратя ни одного лишнего жеста. Порядок работы был давно выучен каждым до автоматизма, но Дед с любопытством присматривался к рабочим, открывая в их действиях что-то новое, незнакомое ранее. Работа захватила его. Даже мускулы твердели, как будто он сейчас сам должен был взяться за намерзший ключ. Взгляд постепенно успокаивался и теплел. Все шло по строгому плану, и он не имел права дергать Кожевникова мелочными придирками, как позволил себе по дороге на буровую главный инженер Кочин. Он не терпел, чтобы в работу мастера вторгались, под руку давали советы, не во всем разобравшись, не понимая сложившейся в бригаде обстановки. Сковывающая напряженность проходила, разглаживались морщины на высоком лбу и в уголках жестких губ.

Взгляд начальника управления остановился на пританцовывающем молодом парне — верховом. Дед кивком головы приказал ему сбегать переобуть мокрые портянки, но парень отрицательно замотал головой и еще сильнее запрыгал по стальным листам пола.

Дед почувствовал раздражение. Сколько раз он писал в министерство геологии отчаянные письма, чтобы поставили задачу перед швейниками и обувщиками. Нет хорошей одежды для рабочих! Западная Сибирь — не Черноморское побережье Кавказа! Славится морозами! Нефть и газ научились добывать, а вот толковой одежды для буровиков не в состоянии придумать.

Нельзя требовать от рабочих выполнения плана, не заботясь об их здоровье, а то прямая обязанность бурового мастера. И, раздражаясь все больше, Дед подумал, что ни один из инженеров из «хора», как мысленно окрестил он сопровождающую его группу, не поинтересовался у Кожевникова спецодеждой буровиков, их нуждами и запросами. А мороз будь-будь!

Дед подозвал к себе Валерку Озимка. Захотелось услышать голос парня и узнать, сколько ему лет.

Валерка Озимок недовольно подошел. Не любил, когда его отрывали от работы, но подчинился молчаливому приказу Кожевникова.

— Давно в бригаде?

— Шесть месяцев.

— Как твоя фамилия?

— Озимок Валера.

— Валера, ты же замерз. Почему не хочешь сменить портянки и валенки, отогреться? — голос Деда звучал по-отечески.

— А колонну опустят без меня?

— Не опустят, работы на целую смену.

— Все равно обойдусь!