Майские ласточки

— А главный инженер Кочин? — загнул палец на руке Шурочка Нетяга. — Неужели он должен пойти на риск? Я не говорю о сэкономленных деньгах! Главное, нам выиграть время. Почему о Деде забыли? Для защиты земли все средства хороши. Надо решаться на любой эксперимент. Прав Сергей, если в Тарко-Сале перетаскивали вышку, почему у нас не получится?

— В Тарко-Сале тундра, — повышая голос, сказал Владимир Морозов. — Тундра без высот и холмов.

— Предложение Балдина самое интересное, — оживился Кожевников и недоуменно пожал плечами. — Почему я забыл? Склероз? Сколько вышек перетаскали в экспедициях — и не сосчитать. Я первый голосую за это предложение. Думаю, при всей своей трусости Эдигорьян должен поддержать нас. Он не враг делу. Я голосую, кто за предложение перетаскивать вышку?

Рабочие бригады подняли мозолистые руки. Ладони темные, с въевшимися в поры металлом и графитовой смазкой.

Кожевников смотрел, не отрываясь, в обветренные, обмороженные, но решительные и мужественные лица своих богатырей и твердо верил в удачу.

На Харасавэй пришел март. Работники экспедиции, все без исключения, рабочие и буровики, шоферы и трактористы, жившие в балках на «Горке», озабоченно посматривали в сторону моря и ждали прилета пуночек. Припой льда оторвался от берега, и в широких забегах чернели передуваемые ветром полосы воды.

Олег Белов медленно шагал к стоянке вертолета по просевшему снегу, и лунки от его следов наливались водой и темнели. Он по-прежнему жил добрыми советами Ивана Тихоновича Очередько, поражаясь его мудрости и опыту. Знакомя летчика с ненецким календарем, он назвал первый весенний месяц — месяцем Большого обмана. Ночью черные тучи затягивали небосвод, лежали грузными тюками, не разгоняемые холодными ветрами. Небо пугало мертвящей чернотой без сияющего блеска мириадов звезд и круглого диска луны. Оленеводы в месяц Большой темноты не рисковали выезжать в белую пустыню. Боялись заблудиться, чтобы не ночевать в «куропачьем чуме» без тепла костра и горячего чая.

Весна особенно громко заявляла о себе в солнечные дни. Под снежным одеялом просыпались ручьи и, звонко перекликаясь, убегали к морю. Токовали куропачи. В разных местах с резкими, напоминающими барабанную дробь выкриками и шумными хлопками крыльев взлетали и падали в землю драчливые петушки. Самки успели вырядиться в пестрые летние сарафаны и скромно вышагивали около дерущихся петушков в белых сапожках.

Приход весны тревожил Олега Белова. Он подолгу прислушивался к рождавшимся в тундре звукам, принюхивался к сырому снегу. Пахло клейкими почками и перепревшей травой. Несколько раз вспоминал девушку с полярной станции, искал с ней встречи.

Но Лилиана не появлялась на «Горке». Стараясь напомнить о себе, он несколько раз пролетал над заснеженной крышей почерневшего дома полярной станции с высокими мачтами антенн. Хотел сбросить записку, но боялся обидеть своей дерзостью.

Олег шел задумчиво, погруженный в свои размышления. Тяжелое дыхание за спиной заставило его вздрогнуть. Пересилив страх, он повернулся назад. На грудь прыгнула высокая черная лайка. Пушистый хвост закручен бубликом.

Собака лизнула горячим языком Олега в щеку и, радостно повизгивая, просительно смотрела ему в лицо.

— Лапа, здравствуй!.. — Олег не сразу пришел в себя от неожиданного нападения, почувствовал, как кровь прилила к лицу. — А где твоя хозяйка? Ты провожала ее до «Горки»?

Собака понимающе терлась о его теплые унты. И тут Олег заметил у нее на спине перехлестнувшиеся ремешки, под ними рукавицы из шкуры полярного волка. В рукавицах оказалась записка. Буквы печатные, выписаны с особым старанием:

«Олег, не обижайтесь на мой подарок. Волчьи рукавицы нужнее тому, кто летает. А на земле сойдут и варежки. Нам надо поговорить, я так много узнала о вас…

Л.».

Олег Белов обхватил Лапу за шею, чмокнул от радости в сухой нос. Он почувствовал особую прелесть в голубом небе и голубом снеге, захлестнутый огромной радостью. Лилиана оказалась куда храбрее его. Первая призналась и предлагала свидание. Как им встретиться? Где? Он читал и перечитывал короткую записку. Ему казалось, что маленький листок продолжал еще сохранять тепло ее рук.

И все, что он делал потом в течение долгого дня, посвящал ей. Это были не стихи и музыка, а его труд. Он помогал грузить тяжелые ящики и мешки с продуктами, детали машин. Радость не проходила, когда он вел вертолет, держал ручку штурвала. Сердце билось особенно сильно, но сдерживал себя, чтобы не закричать во весь голос: «Я люблю, я люблю!» Конечно, они встретятся. И он ей скажет о своих чувствах, скажет все…

В оставшиеся дни экипаж вертолета работал только на одну буровую Р-19. Заканчивали последние приготовления к перетаскиванию буровой вышки со всеми машинами и моторами на новую точку.

Между полетами проходило два-три часа, и, подлетая снова к буровой, Олег каждый раз замечал что-то новое.