Майский цветок

Наконецъ, это трудное одѣваніе пришло къ концу. Пожалуй, слѣдовало кое-что исправить; но было уже некогда. Нижнее бѣлье, поднятое кверху узкимъ трико, лежало комьями, такъ что ляжки «Іудея» оказались всѣ въ шишкахъ; проклятые штаны жали ему животъ до такой степени, что онъ блѣднѣлъ; каска, слишкомъ тѣсная для объемистой головы, съѣзжала ему на лобъ и задѣвала носъ; но достоинство прежде всего! Поэтому онъ обнажилъ свою большую саблю и, подражая своимъ звучнымъ голосомъ быстрому барабанному бою, сталъ величественно маршировать по комнатѣ, какъ будто бы сынъ его былъ принцемъ, при которомъ онъ состоялъ тѣлохранителемъ. И Долоресъ своими золотыми глазами, скрывавшими тайну, смотрѣла, какъ онъ ходитъ взадъ и впередъ, словно медвѣдь въ клѣткѣ; шишковатыя ноги мужа смѣшили ее. Однако, нѣтъ: такъ онъ всетаки лучше, чѣмъ когда приходитъ вечеромъ домой въ рабочей блузѣ съ видомъ скотины, изнуренной трудомъ.

«Іудеи» уже показались изъ-за угла улицы. Слышна была музыка отряда, шедшаго за своимъ знаменемъ. Долоресъ торопливо одѣлась, а Паскуало двинулся къ рубежу своихъ владѣній, чтобы встрѣтить ополченіе, которымъ онъ командовалъ.

Барабаны звучали похоронно, а блестящая фаланга, стоя на мѣстѣ, не переставала мѣрно двигать ногами, туловищемъ и головою, пока Антоніо съ двумя товарищами съ невозмутимой серьезностью влѣзали на балконъ за знаменемъ. Долоресъ увидѣла своего шурина на лѣстницѣ и невольно, съ быстротою молніи, сравнила его съ Паскуало. Антоніо такъ и смотрѣлъ солдатомъ, даже генераломъ: ничего общаго съ комичной неуклюжестью прочихъ! Ахъ, нѣтъ! Ноги у него были не кривы и не шишковаты, а стройны, соразмѣрны, изящны, и онъ напоминалъ тѣхъ симпатичныхъ кавалеровъ – дона Хуана Теноріо, дона Педро или Генриха де Лагардеръ, – которые такъ волновали ее со сцены флотскаго театра своею декламаціей или ударами шпаги.

Всѣ отряды направились къ церкви, съ музыкантами во главѣ, подъ развѣвающимися черными знаменами; издали они имѣли видъ роя сверкающихъ жучковъ, медленно и неуклонно ползущихъ впередъ.

Наступила минута обряда «Встрѣчи*. Разными путями сошлись двѣ процессіи: съ одной стороны – скорбная Дѣва со своимъ конвоемъ траурныхъ гренадеровъ; съ другой стороны – Іисусъ въ темнолиловой туникѣ, украшенной золотомъ, растрепанный, удрученный тяжестью креста, какъ бы упавшій на пробочные камни, которыми покрытъ былъ его пьедесталъ, и исходя кровавымъ потомъ; а вокругъ него, чтобы не дать ему вырваться, – жестокіе «Іудеи» съ угрожающими жестами, чтобы лучше выполнить свою роль; позади него шли кающіеся, надвинувъ капюшоны, таща свои шлейфы по лужамъ, такіе страшные, что маленькія дѣти начинали плакать и прятались въ юбки матерей.

Хриплыя литавры все гремѣли, трубы раздирали уши протяжнымъ гуломъ, похожимъ на ревъ телятъ, которыхъ рѣжутъ; среди жестокихъ и кровожадныхъ воиновъ толкались дѣвченки, нарумяненныя, одѣтыя, какъ одалиски изъ оперетки, держа въ рукахъ маленькіе кувшины въ ознаменованіе того, что онѣ изображаютъ евангельскую самарянку, имѣя въ ушахъ и на груди блестящія украшенія, взятыя на прокатъ ихъ матерями, и показывая изъ-подъ короткихъ юбокъ ноги въ толстыхъ полусапожкахъ и здоровыя икры въ полосатыхъ чулкахъ. Но эти мелкія подробности ни въ комъ не вызывали нечестивой критики.

– Господи! Ахъ, Господи, Боже мой!. – бормотали съ видомъ отчаянія старыя рыбныя торговки, созерцая Іисуса во власти невѣрныхъ злодѣевъ.

Въ толпѣ зрителей тамъ и сямъ попадались блѣдныя лица съ утомленными глазами и улыбками на устахъ; то были кутилы, которые, послѣ бурно проведенной ночи, явились изъ Валенсіи, чтобы поразвлечься; но когда они уже слишкомъ потѣшались надъ комичными участниками процессіи, который-нибудь изъ воиновъ Пилата непремѣнно потрясалъ мечемъ съ угрозою и рычалъ въ священномъ негодованіи:

– Болваныі Что вы? Прилѣзли издѣваться?

Насмѣхаться надъ обрядомъ, столь же древнимъ, какъ и самый Кабаньялъ! Великій Боже! На это способны только пріѣзжіе изъ Валенсіи!

Толпа кинулась къ мѣсту «Встрѣчи» на улицу св. Антонія, туда, гдѣ доски изъ эмальированной глины въ странныхъ фигурахъ изображали шествіе на Голгофу. Тутъ тѣснились и толкались, продираясь въ первый рядъ, буйныя торговки рыбою, дерзкія, задорныя, закутанныя въ свои широкіе клѣтчатые плащи и въ платкахъ, надвинутыхъ на самые глаза.

Росарія съ матушкою Пикоресъ стояла въ толпѣ старухъ, толкаясь руками и колѣнками, чтобъ удержаться на краю тротуара, откуда такъ хорошо было видно процессію. Бѣдная женщина съ воодушевленіемъ говорила сосѣдкамъ о своемъ Антоніо: «Видѣли они его? Во всемъ шествіи нѣтъ другого такого браваго «Іудея»! Отзываясь такъ о своемъ мужѣ, несчастная еще вся горѣла отъ пощечинъ, которыми это сокровище шедро наградило ее на зарѣ, пока она помогала ему одѣваться.