Майский цветок

– Нѣтъ, она не согласна съ матушкой Пикоресъ. Сама она ведетъ себя хорошо и имѣетъ право того же ждать отъ Антоніо. Она терпѣть не можетъ ссориться и лгать.

Старуха перебила ее:

– Все это вздоръ, чепуха и бредни… Надо брать мужчинъ такими, каковы они есть: не правда ли, душечки?..

И всѣ пріятельницы согласились, кивая своими головами, напоминавшими краснокожихъ индѣйцевъ.

Тартанеро уже два или три раза совалъ носъ въ дверь. Онъ выходилъ изъ терпѣнія и выражалъ свое желаніе пуститься въ путь безчисленными восклицаніями по адресу этихъ старухъ, распоряжающихся его тартаною, какъ собственнымъ экипажемъ.

– Жди, соломенная рожа! – крикнулъ хриплый басъ Пикоресъ. – Развѣ мы тебѣ не платимъ?

Наконецъ, онѣ рѣшились встать; матушка Пикоресъ, видя, что пріятельницы роются въ своихъ кошелькахъ, чтобы уплатить каждая за свою чашку, величественно протянула руку:

«Нынче никто не долженъ платить, чортъ побери! Угощеніе – на ея счетъ: она хочетъ отпраздновать примиреніе дѣвчонокъ.

Вставши на ноги, она подняла платье и нижнюю юбку, чтобы добраться до объемистаго кошелька, висѣвшаго у пояса, прямо на рубашкѣ. Изъ этого кошелька она извлекла ножницы для потрошенія рыбы, всѣ въ чешуѣ, потомъ ржавый ножикъ и, наконецъ, пригоршню мѣди, которую разсыпала по стоду. Затѣмъ, въ теченіе пяти минутъ, она считала и пересчитывала липкіе мѣдяки, пропитанные морскимъ зловоніемъ, и въ концѣ концовъ, оставивъ на мраморѣ небольшую ихъ кучку, вышла изъ шоколадной лавки, когда всѣ пріятельницы уже сидѣли въ тартанѣ.

Росарія, навьюченная пустыми корзинами, стояла на тротуарѣ напротивъ Долоресъ; обѣ женщины смотрѣли другъ на друга, не зная, что сказать. Матушка Пикоресъ предложила Расаріи также сѣсть въ тартану:

«Можно потѣсниться и довезти еѳ до дому. Нѣтъ? Ну, какъ хочетъ. Но пусть не забываетъ, что обѣщано. Должны быть миръ и тишина!

– Прощай, Росарія, – сказала Долоресъ, граціозно улыбаясь. – Ты знаешь: мы теперь – друзья.

Сдѣлавъ любезный жестъ прощанія, она взобралась на подножку, а за нею послѣдовала ея тетка, причемъ тартана со скрипомъ осѣла подъ тяжестью этихъ двухъ объемистыхъ тѣлъ.

Съ трескомъ, скрипомъ и скрежетомъ стараго желѣза двинулся экипажъ. А худощавая женщина, все еще держа свои корзины, стояла на тротуарѣ неподвижно, точно пробудившись ото сна, недоумѣвая и отказываясь вѣрить въ реальность своего примиренія съ соперницей.

VI

Тѣмъ временемъ «Красотка» плыла въ Алжиръ. Но вѣтеръ дулъ слабо, а порою совсѣмъ переставалъ; поэтому потребовался цѣлый день, чтобы переплыть Валенсійскій заливъ, и была уже ночь, когда показался мысъ Св. Антонія.

Вокругъ лодки, подобно огненнумъ рыбамъ, плескались свѣтлые отблески маяка, преломляясь и колеблясь отъ непрестаннаго движенія волнъ. На мысу ясно виднѣлся гигантскій отвѣсный утесъ, изрытый и черный отъ бурь; а далѣе, со стороны суши, мрачный Монго нагромождалъ свои безконечные склоны, образуя большое пятно на синей безпредѣльности небесъ. Теперь передъ лодкою разстилалось открытое море: открывалась настоящая дорога въ Алжиръ.

Ректоръ, расположившись на кормѣ, у руля, глядѣлъ на темную массу мыса, какъ бы отыскивая направленіе, и въ то же время бросалъ взоры на старый компасъ, данный ему взаймы дядей и отражавшій на своемъ потускнѣломъ стеклѣ огонь фонарика, которымъ освѣщалась лодка.

Антоніо, сидя рядомъ, помогалъ брату своею опытностью. Онъ одинъ изо всего экипажа побывалъ въ Алжирѣ. Дорога немудреная: доѣхать не труднѣе, чѣмъ на колесахъ. У мыса повернуть на юго-западъ, а потомъ пустить «Красотку» все прямо, если вѣтеръ попутенъ.

Ректоръ обѣими руками ухватился за румпель; лодка повернулась, испуская стоны, точно больной, мѣняющій положеніе; баюкающая мелкая зыбь, которая до той минуты плескала въ бортъ, стала подкатываться подъ носъ, принуждая ее медленно вздыматься и опускаться, причемъ вскипала пѣна, бѣлѣвшая въ темнотѣ; а маякъ очутился позади, преломляя свои красноватые лучи въ струѣ за кормою.

Исполнивши этотъ маневръ, можно было уснуть. Антоніо растянулся у основанія мачты, взявъ подъ голову свертокъ канатовъ и прикрывшись кускомъ паруснаго холста. Паскуало же долженъ былъ остаться у руля до половины ночи, а затѣмъ брату предстояло смѣнить его и дежурить до утра.

Итакъ, одинъ Ректоръ не спалъ на «Красоткѣ». Несмотря на шумъ прибоя, онъ слышалъ храпъ своего экипажа, лежавшаго на разстояніи протянутой руки.