Макамы

— Старик не солгал ни слова, но я искалечил ее случайно, без умысла злого. А за эту невольницу я в залог ему предложил невольника черного, которым особенно дорожил, слугу покорного и исправного, в украшении и лечении помощника славного, чистого, стройного станом, свободного от любого изъяна. Красотой своей он для других не скупится, тем, что имеет, всегда готов поделиться. Быстро он поднимается на щедрости зов, если нужно добавить — он и добавить готов. Каждый, кто помощи у него попросит, его и хвалит и превозносит. В доме ему никогда не сидится; сразу двух жен он берет, если захочет жениться, их приласкает и разукрасит своею рукой, а потом отправится на покой.

Тут судья им строго велел:

— Или намеки свои разъясните — или прочь уходите!

И юноша снова заговорил:

Он дал мне иголку — лохмотья зашить,
Истертую, ржавую — где уж в ней прыть!
А я ту иголку случайно сломал —
Тянул я за ней слишком длинную нить.
Но требует выкупа жадный старик,
Оплошность мою он не хочет простить.
«Отдай мне иглу! — он все время твердит. —
Иль денег давай, чтоб ущерб возместить!»
Взял миль он в залог — сурьмяной карандаш,
Которым привык я глаза подводить.
Я с белыми веками так и хожу…
Подобный позор я могу ль пережить?!
Прошу тебя сжалиться, мудрый судья,
И, как справедливость велит, рассудить!

Тут к старику повернулся судья:

— Ну, отвечай без обмана, очередь наступила твоя!

И старик сказал:

Клянусь я камнями святых городов[60],
Куда нас влечет благочестия зов:
Не стал бы в залог я и брать этот миль,
Живи я в достатке, будь сыт и здоров.
Не стал бы я требовать денег с него,
Любую оплошность простил бы без слов.
Но рок натянул свой безжалостный лук
И в сердце стрелу мне направить готов.
Убог я и голоден, бледен и худ,
Я узник уныния тяжких оков.
Судьба нас сравняла, и злая нужда
Обоим раскинула мрачный покров.
Лишился он миля и плачет о нем,
Но я непреклонен, я буду суров:
Ведь слишком я беден, чтоб людям прощать
Ущербы в имуществе — я не таков!
Суди нас по правде, о мудрый судья,
И щедрой рукой одари бедняков!

Судья наконец уловил их намеки и не захотел показаться жестоким. Достал он динар[61] и сказал:

— Меж собой его поделите и тяжбу свою прекратите!

Оглянуться никто не успел, как руку старик протянул — и динар исчез у него в кулаке, едва пред глазами мелькнул. А при этом старик сказал:

— Половина динара — доля моя в подаренье, а твоя половина — мне за иглу возмещенье! Но я не хочу бесчестным слыть — забирай свой миль, так уж и быть!

Ускользнувших денет юноше стало жаль, охватила его печаль, на лицо опустилась туча тревожная: понял он, что динар вернуть невозможно. Но судья и его ублаготворил: пару дирхемов[62] дать соблаговолил и сказал:

— Вашему спору давно пора прекратиться, больше ко мне не приходите судиться: бездонных нет у меня карманов для пополнения ваших изъянов!

Спорщики вышли, радуясь и сияя, красноречиво судью восхваляя. А в сердце судьи не угасала досада: пенял он себе, что мужу разумному так поступать не надо; расточительность, дескать, разум его источила и камень руки́ его увлажнила. Сказал он своим приближенным:

— Охватило меня сомненье, и подсказывает мне подозренье, что это вовсе не спорщики были, а два плута, что нас перехитрили. Мне бы хотелось их испытать и тайну их разузнать.

А был у судьи помощник — человеческих душ знаток, в букете его приближенных лучший цветок. Он посоветовал:

— Надо их воротить и, если мы тайну хотим раскрыть, обоих как следует допросить.

Судья поскорее послал слугу, любопытством томим, в, когда оба спорщика вновь предстали пред ним, он строго сказал:

— Если правдивые услышу признанья, за проделку не будет вам наказанья.

Засмущался юноша, потупил глаза, старик же вышел вперед и такие стихи сказал: