Макамы

О, если бы искры костра могли его загасить, а камни города нечестивого могли его развалить! В походе на Византию мне помогите и по мере сил поддержите. К лишним тратам себя не принуждайте, сколько можете, столько и дайте. Если кто из праведников богат и даст мне тысячу или десять тысяч динаров, я буду рад, но приму и даник[63], не отвергну и финик. Для каждого из вас у меня будет две стрелы: одну из них я приберегу для встречи с Господом, у другой же я кончик заострю, древко расщеплю, лук молитвы во тьме ночной натяну и, в небо пуская стрелу, каждого из вас помяну.

Говорит Иса ибн Хишам:

Его удивительные слова взволновали меня, я покровы сна с себя стряхнул и к остальным примкнул. Пригляделся — и, клянусь Богом, это наш шейх Абу-л-Фатх Александриец стоит и размахивает обнаженным мечом! Правда, внешность свою ухитрился он так поменять, что его очень трудно было узнать. Увидев меня, он подмигнул и сказал:

— Да снизойдет милость Божья на того, кто от длинного шлейфа нам кое-что уделил и нас по возможностям своим одарил.

Затем он взял то, что ему было дано, и ушел, я — за ним, а когда мы остались наедине, спросил:

— Ты набатейского рода[64]?

Он ответил:

Все зависит от времени —
Неужель до сих пор не знал?

По его повелению
Я свой род на другой сменял.

Набатеем был с вечера,
А наутро арабом стал.

САСАНСКАЯ МАКАМА (девятнадцатая)

Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:

Любовь к путешествиям меня привела в Дамаск. Вот как-то раз подхожу я к дому — и вдруг предо мной люди из Бану Сасан[65] шумной толпой встали стеной, у всех одежда окрашена охрой, голова обвита чалмой. Они под мышкой камни держали и оттуда их доставали, когда принимались милостыню просить, чтобы в грудь себя ими бить. А когда предводитель их к ним обращался, каждый в лад ему откликался. Он взывал — и каждый ему отвечал. Увидев меня, предводитель сказал:

Хочу я лепешку свежую,
Как следует пропеченную,

К лепешке — зелень отборную,
И соль, хорошо измельченную,

И уксус, крепко настоенный,
А с ним — и мяса вареного:

Ягненка или козленочка,
От груди едва отлученного.

И дай мне воды холодной
В красивом кубке точеном,

Кувшин вина принеси мне —
Хочу уснуть опьяненным.

И нужен мне виночерпий —
Красавец, радость влюбленному.

Хочу я рубаху с джуббой[66]
И с чалмой удлиненною,

Хочу я сандалии прочные —
Ходить в места отдаленные,

Хочу я гребень, и бритву,
И ковш, и мочалку крученую.

Иль стань хозяином щедрым,
А я — к тебе приглашенным.

Мне хватит — разве я буду
Попрошайкой бесцеремонным?

Я ему дирхем дал и сказал:

— Вот тебе наше приглашение, а нам предстоит подготовиться и собрать снаряжение, поусердствовать и укрепить положение. Мы дали тебе обещание, а этот дирхем пусть послужит напоминанием. Прими его как подношение и ожидай исполнения обещанного решения.

Он принял дирхем и поспешил навстречу другому прохожему. Я подумал, что он сейчас обратится к нему с той же речью. Но он заговорил так:

О славный, стройный, как пальма,
Чьи ветви тянутся в небо!

Возжаждали зубы мяса —
Но с них довольно и хлеба.

Хоть что-нибудь дай, не скупись,
Но с даром поторопись.

Ты милость мне окажи
И кошелек развяжи.

Прижми свою руку к боку[67],
Как сказано было Пророку.

Говорит Иса ибн Хишам:

Слова эти поразили мой слух, и я понял, что он далеко еще не исчерпал запасы своего красноречия. Тогда я вслед за ними пустился, возле дома их очутился и незаметно там притаился. Тут хозяева сняли с лиц своих покрывала, и теперь уж ничто не скрывало — Абу-л-Фатх Александриец был у них запевалой. Я взглянул на него и воскликнул:

— Горе тебе! Что это за хитрость такая?

А он ответил стихами:

Наши дни — сплошное злополучие,
Беды их и точат нас, и мучают.

Глупость нынче на почетном месте,
Ум считается пороком и бесчестьем.

А богатство — призрачная птица,
Лишь над недостойными кружится.

ОБЕЗЬЯНЬЯ МАКАМА (двадцатая)