Макароны по-флотски

Причина большого сбора была уже известна всему экипажу: штурманский электрик большого противолодочного корабля «Азов» матрос Пупкин, находящийся на излечении в севастопольском военно-морском госпитале, нанюхался береговых запахов цветущей акации пополам с миндалём, почувствовал себя излечённым и совершил побег на волю, где его курс немедленно пересёкся с курсом некоей особы не очень тяжёлого поведения, в компании с которой Пупкин употребил внутрь себя что-то жидкое. К тому времени его уже начали искать и таки нашли безмятежно спящим на девственно зелёненьком газоне у Кладбища Коммунаров. Проснулся он уже в КПЗ комендатуры, да и то не сразу, и не сам.

И вот теперь экипаж «Азова» стоял по большому сбору в честь Пупкина и посмеивался, глядя на замову ширинку.

А зам, надо сказать, практически все свои выступления перед экипажем традиционно начинал с одной и той же неизменной вступительной фразы. Поэтому население корабля замерло в трепетном ожидании.

Зам вышел вперёд, вперил приподнятый и одухотворённый взгляд в торчащую впереди и сверху серую «сиську» антенны комплекса «Форт», отвёл руку, словно совершая широкий дуговой замах для будущей проникновенной речи, обличающей возмутительное поведение матроса Пупкина, и пламенно вступил:

– Увы, товарищи матросы! Увы, товарищи мичманы, и вы увы, товарищи офицеры! Я ничего вам нового не скажу, ибо ничто не меняется под луною, и в любой деревне всегда есть свой дурачок Егорка, который вечно ходит с расстёгнутой мотнёй!..

ШПИОНСКИЕ СТРАСТИ

Там работают наши разведчики, тут – их шпионы. Повсеместно и в ассортименте. Сейчас – не знаю, а вот раньше…

Лодка грузится у пирса ракетами, а в ракетах привинчено сам не знаю что. Потом-то, конечно, узнал, а тогда и представить себе не мог. Даже до школьного курса ядерной физики ещё далеко было. А мы на сопочке, в густых зарослях. Трое нас, завтрашних пятиклассников. И что мы видим? А видим мы (кроме пирса, плавкрана, чёрной подводной лодки и ракеты над ней) кряжистого дядю-грибника с лукошком плетёным, а в лукошке даже пара здоровенных белых лежит, и пара нехилых таких подосиновиков. Как этот дядя нас не заметил – до сих пор непонятно. Мы в густую пучку и крапиву так заховались, так в землю вжались, не дыша, что и сами друг друга не видели. А дядю видели. Дяде тому грибы на фиг не нужны были. Дядя поозирался, во все стороны взглядом вот так позыркал, грибы из лукошка вытащил, а следом за ними – чехол какой-то серый, а из чехла фотоаппарат со здоровенной пушкой-объективом. И давай подводный крейсер сверху обстреливать-общёлкивать. Потом зачехлился, грибы обратно в лукошко, снова поозирался и свалил, да так, что мы и не заметили куда…

Кто-то спросит, а чего мы там делали. Да то же самое, что и дядя. Только вместо фотопушки-«пентакса» у нас «Смена-8» была, ещё даже и не «Смена-8М». Нам же, пацанам, тоже интересно подводную лодочку с ракетами пофотографировать. Но в тот день ничего мы не сняли, ни одного кадрика. Сидели вечером у меня дома в маленькой комнате, озирались, как тот дядя, и возбуждённо шептались, что делать дальше.

А что делать? Сфотать-то хочется... Погрузка ракетного боезапаса – дело не одного дня, и даже не трёх. Назавтра пошли туда же, благо летние каникулы; только чуть другим путём пошли. Сначала на великах, докуда можно, потом в обход часовых. Погодка – прелесть: солнышко, небо синее, комарья тучи… Залезли на сопочку, отсняли кадров десять, и – оп-па! Опять этот «дядя-грибник». Опять озирается, но уже не прямо возле нас. Метров тридцать до него.

Времена тогда были такие: фотографируемся, к примеру, с приятелем на берегу бухты; подходят зелёные пограничники с автоматами и нежно так, с улыбочкой изымают фотоаппаратик, открывают крышечку, вынимают кассеточку; плёночку – взззить! – засвечивают и всё это дело с улыбочкой обратно вручают. Молча. И дальше по бережку идут. А милиция у нас тогда только начала появляться, и функции у неё примерно те же были…