– Где эта коротконогая сволочь?! – наш лысый командир мечтал увидеть, наконец, на мостике штурмана, а тот словно испарился. – Через пять минут не придёт – ух, я ему рвану! Оплодотворю при всех!..
Ну, тут, значить, на мостике постепенно нарисовался озабоченный такой штурман, который застенчиво извинился перед кэпом и, тревожно заглядывая ему в глаза, с глубоким возмущением начал рассказывать про каких-то там «этих гадов», которые перед выходом из владивостокского Дальзавода не получили («козлы потные!») ни Извещения мореплавателям, ни какие-то там справочные таблицы («вредители!»), ни всё прочее, без чего страдает безопасность кораблевождения, а потому карты у нас не корректированы, и куда едет пароход – «ни одна перепёлка не знает», окромя, стало быть, него, самого опытного на свете штурмана, который, значить, в этих гнусных местах уже неоднократно бывал, а потому на все сто уверен, что во-он там, в двух кабельтовых слева, там такая вот малюю-ю-юсенькая мель есть, и даже не мель вовсе, а так, мелюшка, и, соответственно...
– Что?! – не своим голосом заорал командир. – Право на борт!!! Обе назад полный!!!
Корма нехотя поехала вправо, то есть поближе к совсем уже готовому для утопления буксиру. Потом пароход слегка так приподнимает на зыби и кидает, япона мама, прямо на этого бедолагу. Потом обратно. И ещё разок. Все, естессссно, вылупились, потому как театр. Тр-ррах!!! Есть! Улыбнитесь, каскадёры! Дело почти сделано: аборигенский буксир сразу перевернуло при ударе, белый верх нам уже не видать, и вот лежит он, качаясь, лежит, родимый, на левом своём борту и совсем не переворачивается только потому, что толстым тросом к нашей заднице привязан. И винты не спеша крутятся. Магическое зрелище, я вам скажу. Глаз не оторвёшь.
– Буксир перевернулся... – шепчет в пространство зачарованный штурман.
– Ещё нет, – волнуясь, отвечает старпом туда же.
– Как там буксирный? – подпрыгивает нервно командир, а руки его подсознательно ищут что-нибудь увесистое: штурман – ну вот он, совсем рядом, даже дотягиваться не надо.
– Втугую! – в «каштан» орёт с юта Шурик. – Рубить?
– А-а х-хххх!.. Руби!!!
А что ещё делать? Ой, что будет...
Бздынь! Баа-бах!!! Освобождённый от буксирного конца буксир резво переворачивается вверх килём, и на его обросшем зеленью днище немедленно появляются несколько весьма влажных человекообразных фигур. Что они там орут – не слышно, но жестикуляция вполне различимая, искренняя и очень даже понятная, хотя и не похожая на флажный семафор. Пожалуй, где-то они, наверное, правы. Один почему-то в форме капитана второго ранга. Штабной, что ли?
Вот чёрт!..
– Барказ к спуску! Ну-у, штурман!.. Ну, удружил!.. Ну, погоди! – кэп грозит, как в мультике. – Ко мне в каюту только задом, только задом! С циатимом! Понял?! – голова штурмана втянута в плечи настолько, насколько позволяет некрупная штурманская анатомия.
Фигуры тем временем поплавками плавают в воде, потому что буксир уже, как и предполагалось, нормально утоп, пустив на прощание из пучины волшебной величины маслянистый пузырь. Их отпорником вылавливают на барказ. Другого буксира не дали – жмоты они там – и поэтому дальше пришлось кое-как вязаться самим. А впереди – разборы, разборы... М-м! Тоска-а...
...Уже потом заходит в кают-компанию командир БЧ-4, главный корабельный клоун, и устало этак говорит в пустоту, вроде как бы ни к кому и не обращаясь:
– Надо бы завтра на ходовой рубке звёздочку красным цветом набить... И цифру «1» внутри...
– Это ещё зачем? – насторожился командир, судорожно сжав вилку.
– Ну, за подбитый-то буксир...
– Так. За подбитый, да?! В базу придём – все у меня окопы рыть будете!..
Не нравится такой способ утопления буксиров – ну, придумайте свой.
ПАЛАТА НОМЕР ШЕСТЬ
Я живу в доме, а у дома этого четыре этажа и четыре же подъезда (ну, четыре парадных, а то не всем может быть понятно). Так вот, в моём подъезде есть такая квартира номер шесть. А у квартиры есть аура. Её ничем не вычистишь, не выметешь, кроме как, наверно, грамотный священник кадилом и ладаном сможет выжечь. Или шаман. Но священников и шаманов туда не приглашали, и не знаю, наберутся ли они духу в неё хотя бы войти.
Там в начале восьмидесятых лейтенантики жили.
Вам всё ясно? Лей-те-нан-ти-ки.
Слог «лей», замечу я вам, в слове «лейтенант» не просто так имеется.
А квартира такая... давайте-ка я вам сперва её географию распишу. Для понимания. Чтобы стало ясно, почему под одним из окон, выходящих на обратную сторону дома, полуметровыми буквами «ПАЛАТА № 6» было написано. Потом было замазано, снова написано и опять замазано, но проступает. Косметического ремонта наш дом не видел примерно с 1993-го, когда министерство обороны отдало его в жадные лапы администрации нашей деревни и дух перевело. Оно тогда избавлялось, а мы по простоте душевной надеялись, что администрация будет за домом следить не так, как военные. Наши надежды сбылись, только в другую сторону и с точностью до наоборот.