«Македонские легенды» Византии

Приведем характерный пример. В одном письме Армянскому католикосу, приписываемому патриарху св. Фотию, говорится буквально следующее: «Господь дал грекам… imperium, священнический и пророческий порядок. И как израильтяне обладали imperium до пришествия Христа, так и мы верим, что imperium не отнимется у греков вплоть до второго пришествия Христа, Господа нашего, который Сам священник, царь, пророк и Бог всего»[285].

Внешне Церковь еще оставалась Кафолической, Вселенской, но понемногу в греках формируется националистическое убеждение в том, что истинная вера принадлежит им одним. И по примеру иудеев-талмудистов они начали демонстрировать крайне негативное отношение к попыткам распространить Православие на дикие, языческие народы. Уже императору Льву V Армянину вменялось в вину, что он «доверил болгарам православную веру», что «метал бисер перед свиньями» и влагал в уста болгар слова Писания[286].

В данном случае не имеет существенного значения, действительно ли приведенное выше письмо принадлежало св. Фотию или нет; в любом случае, подлинность послания и греческое происхождение его автора не вызывают сомнений. Важно то, что этнически Римская империя отождествилась в массовом сознании с греками. А римское универсальное, вселенское понятие «Империя» трансформировалось в сугубо националистическую, a la полисную imperium.

Переиграть Римского папу политически было несложно. Первым союзником в этом для восточных «папистов» вновь невольно стал сам Византийский император. Поскольку Рим уже давно связал свою судьбу с германскими народами, между папой и Византийским императором постоянно проскальзывали нотки взаимного недовольства, вызванные естественным различием интересов. Василевсов очень тяготили чрезмерно настойчивые попытки понтификов с высоты своего высочайшего статуса диктовать условия Константинопольской церкви, главой которой цари по-прежнему себя осознавали. И едва ли царям могли понравиться правила Собора 869—870 гг., изложенные выше, покушавшиеся на императорские достоинство, честь и полномочия.

Царей волновало и то, что постоянные споры по поводу юрисдикции патриарха и апостолика нередко далеко выходили за пределы сугубо церковных проблем. Императоры прекрасно понимали, что если, к примеру, удовлетворить ходатайства папы и отдать под его духовное окормление Болгарию, то вскоре на эту территорию будут политически претендовать франки, вассалом короля которых папа являлся. Поэтому не случайно при молчаливом согласии и с одобрения Василия Македонянина на самом «проримском» Соборе 869—870 гг. в Константинополе византийские епископы кричали папским легатам: «Латинянам, отпавшим от Греческой церкви и отдавшимся во власть франкам, негоже поставлять епископов Болгарии»[287].

Теперь оставалось доказать превосходство Константинополя над Римом с канонической точки зрения, а также «похоронить» учение о «пентархии», после чего дойдет очередь и до императора.

Честь и авторитет «Вселенских патриархов» уже давно признавали все. Но в том смысле, что оба они, вместе с другими патриархами, считались едиными и органичными элементами знаменитой «пентархии» – нигде и никогда канонически и организационно не оформленного учения о власти всех пяти православных патриархов. Совокупно они могли решить любой вопрос, например на Вселенском Соборе, – отсюда и пошла практика созыва на Соборы всех патриархов Кафолической Церкви. Но могли принять решение и заочно путем обмена письмами и суждениями. В случае крайней необходимости, например временного занятия той или иной патриаршей кафедры еретиком, голос «пентархии», как считалось, мог озвучить даже один православный патриарх – как правило, им признавался папа Древнего Рима.

В этом был убежден св. Феодор Студит, направляя Римским епископам свои многочисленные просьбы выступить против иконоборцев и озвучить мнение Кафолической Церкви. Однако, по тому же св. Феодору Студиту, честь Православия мог защитить и Иерусалимский патриарх. Легко заметить, что, как и в ситуации с «симфонией властей», идея «пентархии» допускала множественность толкований по содержанию, не утрачивая, однако, своей сущности.

И теперь эта идея оказалась невостребованной. «В Кафолической Церкви должен быть один глава» – эти слова стали лозунгом нового времени, но им может стать не Римский папа и не император. Правда, нет-нет да иногда восточные «паписты» все же проговаривались и, сами не замечая того, восстанавливали идею «пентархии» в трудных ситуациях.

Согласно 1-му канону Собора «В храме Святой Софии» 879—880 гг., лица, отлученные папой, или изверженные из чина, или преданные проклятию из клириков итальянских, или из мирян, или епископов, признаются таковыми и Константинопольским патриархом, и наоборот.