«Македонские легенды» Византии

Аналогичный комментарий им приводится к 4-му и 5-му правилам Сардикийского собора. В частности, обосновывая предусмотренную этими нормами возможность оспаривания решений местных Соборов у Римского папы, Вальсамон ссылался на исключения из судебных процедур и в конце подытоживал: «Этот род суда представлен на усмотрение папы. А поелику в предыдущих правилах мы сказали, что определенное относительно папы не составляет преимущества только его одного, так чтобы каждый епископ в случае осуждения по необходимости обращался к престолу Рима, но должно относиться это и к епископу Константинополя; то это же самое мы утверждаем и опять»[296].

Иначе говоря, Вальсамон без всяких сомнений предоставляет Константинопольскому патриарху право Вселенского судьи, ссылаясь на аналогичное право Римского папы. Но поскольку папа «впал в схизму», то, очевидно, теперь Константинопольский архипастырь становится единственным Вселенским судьей в Кафолической Церкви.

Исподволь такая аргументация получила на Востоке широкое распространение и признание среди духовных лиц и даже царских сановников. То обстоятельство, что Вальсамон действовал позднее, чем произошли столкновения между Львом Мудрым и Николаем Мистиком, не должно нас удивлять: Вальсамон лишь подытоживал те выводы, к которым другие идеологи «византийского папизма» пришли задолго до него.

Более того, распространяя на константинопольских клириков те прерогативы, которыми наделил их латинских собратьев «Константинов дар», Вальсамон, оживляясь, расписывает в своих толкованиях порядок торжественного выезда в столицу патриаршего хартофилакса (обычно всего лишь диакона по иерархии), каковым сам являлся долгое время. «Поскольку Римский папа имеет право пользоваться всеми царскими привилегиями, исключая одной только короны, то и клирикам Константинополя не воспрещено пользоваться почетными отличиями, но они – очень незначительны. Каждый хартофилакс имеет право в праздник ехать в процессии верхом на патриаршем коне, покрытом белой попоной; прилично и голове его, как патриаршего кардинала, покрываться золотой тиарой»[297]. Едва ли, однако, эти знаки отличия прилично именовать «незначительными»…

IV

Как следствие, статус Константинопольского патриарха наполнился новым содержанием, что нашло свое отражение в законодательной сфере и его титулатуре. Попутно с завидной настойчивостью на Востоке в публичных речах закрепляется мысль об утрате Римским епископом прежних прерогатив, которые отданы Богом Константинопольскому архипастырю.

Уже в законах императоров-иконоборцев закреплялось право Константинопольского патриарха, в отличие от всех остальных восточных патриархов, поставлять ставропигии и подчинять своей власти монастыри, храмы и молитвенные дома вне своего диоцеза по всему Востоку, а также в местностях проживания инородцев, подчиненных его церковной власти. По праву ставропигии столичный архиерей отчуждал от власти митрополитов и епископов и причислял к своему заведованию эти епархии со всеми правами и имуществом. Ему же принадлежало право высшего суда по всему церковному Востоку. Конечно, это вызывало неудовольствие у других архиереев, но за спиной патриарха стоял император, и все жалобы стихли[298].

Продолжая начатую работу, Лев Исавр и Константин V приняли закон, гласивший: «Престол Константинопольский, украшающий столицу, признан первым в соборных постановлениях, последуя которым божественные законы повелевают, чтобы возникающие при других кафедрах несогласия доводились до сведения и поступали на суд этого престола. Патриарху принадлежит попечение о всем, относящемся к спасению души, а равно и в отношении к покаянию и обращению от грехов и ереси он сам и один поставлен распорядителем и правителем. Патриарх есть живой и одушевленный образ Христа, словом и делом изображающий на себе истину (выделено мной. – А. В.). Назначение патриарха в том, чтобы, во-первых, сохранить в благочестии и святой жизни принятых от Бога, а потом по возможности обратить к Православию и единству с Церковью и всех еретиков… Отличительными свойствами патриарха должно быть то, чтобы он был учителем, и строг в обличении неисправимых. В интересах истины, непоколебимости догматов и соблюдения правды и благочестия он должен делать представления императорам и не смущаться. Одному патриарху приличествует объяснять постановленное древними и определенное Святыми Отцами и утвержденное Святыми Соборами. Патриарху же принадлежит право наблюдать и исследовать сделанное и постановленное на Соборах, относится ли это к отдельной области или ко всей Церкви»[299].

Откровенно сказать, не зная, о ком идет речь, можно было бы с уверенностью сказать, что перед нами описание статуса Римского епископа, как его понимали паписты на Западе. Здесь есть все, за что боролись понтифики: и «непогрешимость» ex cathedra (за 1000 лет до I Ватиканского собора), и абсолютная власть в Церкви, и право «вязать и решать». Только теперь это говорится о Константинопольском патриархе.