Макей и его хлопцы

Партизаны вставали и с горящими от гнева глазами шли на вражеские позиции, бросались в рукопашную схватку. Это был героический порыв людей, воодушевленных любовью к своей социалистической Родине и ненавистью к ее врагам.

Мины и снаряды, взрываясь с оглушительным громом, взметали столбами землю, горячую от кровоточащих ран изуродованных человеческих тел. Всё вокруг стонало и охало, и в этом гуле нельзя было услышать даже собственный голос. И вдруг отчётливо, заглушая всё, прогремел боевой партизанский клич: «За родину, за Сталина!» Это был зов Родины, и если бы кто в это время потерял слух, он всё равно услышал бы его. Лавина партизан приближалась к вражеским цепям.

В первых рядах наступающих бежала Мария Степановна с зелёной санитарной сумкой на боку. Глаза её были устремлены на деревню, где остались её девочки и мать–старуха. «Что‑то с ними, бедными?» — думала она. Недалеко от неё с винтовками в руках бежали Даша и Оля Дейнеко. Побледневшая, с горящими глазами, Даша бежала прямо на немецкого офицера, отдававшего команду. С каким наслаждением она пробьёт ему пулей лоб. Вдруг что‑то сильно толкнуло её в грудь, и жгучая боль пронзила всё тело. Над ней склонилась Катя Мочалова и из такой же сумки, как у Марии Степановны, извлекла бинты и вату.

— Помогите перевязать, — сказала она пробегавшему мимо партизану.

— Это ты, Чилита? Кого ранило?

— Товарищ Свиягин! — взмолилась девушка, — помогите Дашу перевязать Рана большая.

Свиягин помог перевязать раненую партизанку и перенести её в безопасное место.

В это время партизаны ворвались в деревню Костричская Слободка. Впереди, с пистолетом в руке, бежал Макей. Около двухсот фашистов было уничтожено здесь. Однако почти столько же немцев, вырвавшись из окружения, уходили в направлении Березового Болота. Выход на Березовое Болото открыл им сам Макей, сняв с этого участка вторую роту. Идя на Березовое Болото, немцы стремились вырваться в Селище Боровое, а оттуда на Старый Спор, где находились их гарнизоны. Они не знали ещё тогда, что ни в Старом Споре, ни в Селище Боровом немцев уже не было: их оттуда выбили партизаны отрядов Изоха и Свирида.

Путь немцев, бежавших из Костричской Слободки, лежал через небольшую зелёную долину, по которой, серебрясь на заходящем июньском солнце, струилась мелководная лесная речушка под нежным именем Лисичка. Гитлеровцы приближались к переправе, по ту сторону которой залегла партизанская засада. Через речку была переброшена кладка в два сучковатых бревна. К ней‑то и подходили вразброд немцы, считавшие себя вне опасности.

— Ну, что? — шёпотом спросил Петых Кавтун своего подручного Юрия Румянцева, — пора?

В голосе молодого пулемётчика слышались нетерпение и, быть может, нервность. Но руки его окаменело лежали на пулемёте, и Румянцев, чуть было не сказавший ему какую‑то резкость, вдруг залюбовался его устремлёнными вперёд чёрными главами и изумительным спокойствием. С таким спокойствием опытный рыбак наблюдает, как начинает клевать большая рыба. «Вот так цыганок!» — мысленно восхищался им Румянцев.

— Спокойнее, браток, — шепнул Румянцев Кавтуну почти в самое ухо. Но и этот шёпот услышал Михась Гулеев и, подкатившись к ним, прошипел:

— Не балабонь, Румянцев.

И скомандовал:

— Приготовьсь!

Увидев девушку, лежавшую рядом с пулеметчиками, он улыбнулся ей и озорно подмигнул.

— Не робь, деваха! Жив буду, в жинки возьму.

Аня молчала. Она была бледна и вряд ли шутка Тулеева дошла до её сознания. Кроме смертельного ужаса, который ей внушали приближавшиеся к кладке гитлеровцы, они пробудили в ней жажду мести за убитого отца, за сожжённую родную вёску{Деревню.}.

Восемь или девять немцев в длиннополых зелёных шинелях и пилотках вступили на кладку. Другие, сгрудившись около берега, не решались ещё броситься в воду. Но вот один из них что‑то закричал и, указав рукой в сторону горевшей Костричской Слободки, бросился в реку. За ним в воду пошли и остальные. И вот тут‑то фашистов, барахтавшихся в воде и бежавших по кладке, накрыл истребительный огонь партизанской засады. Гулеев метнул гранату, за ним бросили свои «лимонки» и «бутылки» остальные. Потом снова раздался дружный ружейный залп.

__ Огонь! Огонь! — надрывался Михась Гулеев.

Бежавших по кладке немцев вихрем смело в воду, где в страхе, вопя истошными голосами, уже бултыхались их соплеменники. Мутная вода окрасилась кровью, река покрылась трупами немцев. А партизанские пули, как дождь, хлестали и хлестали, вспузыривая реку.

Аня помогала Юрию Румянцеву набивать патронами железную ленту пулемёта. К ней подбежал Гулеев. Он грубо толкнул её в плечо и сунул ей в руки винтовку. Она поняла это как приказ и, встав на колено, начала стрелять в немцев. Чёрные брови её сурово сошлись над переносьем, тёмные густые волосы растрепались. Румянцев, взглянув на неё, вздрогнул и отвернулся. «Как много, видно, выстрадала она, если злоба так ужасно исказила красивые черты лица».