Махабхарата

И дальше свою колесницу направил.

Узрел: Уттамауджас дремлет, — и тоже

Его умертвил, как и раджу, на ложе.

Юдхаманью выбежал, воспламененный,

Метнул свою палицу в грудь сына Дроны,

Но тот его поднял могучею дланью,

Как жертву, подверг его тут же закланью.

Вот так он губил, средь потемок дремотных,

Врагов, словно жертвенных смирных животных.

Сперва убивал колесниц властелинов,

Потом обезглавливал простолюдинов.

Под каждый заглядывал куст, и мгновенно

Рубил он заснувшего самозабвенно,

Рубил безоружных, беспомощных, сонных,

Рубил и слонов, и коней потрясенных,

Как будто он Времени грозный посланец –

Бог смерти, одетый в кровавый багрянец!

Казалось, — причислить нельзя его к людям:

Он — зверь или чудище с острым орудьем!

Все воины в страхе смежали ресницы:

Казалось, что бес — властелин колесницы!

Казалось, карающий меч надо всеми

Уже занесло беспощадное Время!

Нагрянул он с жаждою мести во взгляде

На сомаков, на сыновей Драупади.

Узнали они, что убит Дхриштадьюмна,

И с луками ринулись гневно и шумно,

Осыпали стрелами отпрыска Дроны.

Шикхандин, услышав и крики и стоны,

Доспехи надел и во мраке глубоком

Облил его стрел смертоносным потоком.

Сын Дроны, убийство отца вспоминая,

Взревел, закипела в нем ярость живая,

Сойдя с колесницы, повел он сраженье,

И кровь отмечала его продвиженье.

Вздымая божественный меч обнаженный

И тысячелунным щитом защищенный,

В живот поразил он, убил исполина –

Того Пративиндхью, Юдхиштхиры сына.

Тогда булавою, чья сила весома,

Ударил его сын Бхимы Сутасома.

Сын Дроны отсек ему руку и снова

Ударил мечом удальца молодого,

И тот, среди мраком одетой равнины,

Упал, рассеченный на две половины.

Тогда, обхватив колесо колесницы,

Шатаника, Накулы сын юнолицый,

Бесстрашно метнул колесо в сына Дроны,

Но смелого юношу дваждырожденный

Мечом обезглавил в ночи мпогозвездной.

Тогда Шрутакарман, сын Арджуны грозный,

В предплечье ударил его булавою.

Сын Дроны занес над его головою

Свой меч — и тогда на равнину ночную,

С лицом, превратившимся в рану сплошную,

Упал Шрутакарман, внезапно сраженный.

Но, луком блистательным вооруженный,

Взревел Шрутакирти — ветвь мощного древа:

Родителем воина был Сахадева.

Он стрелы метнул во врага, но прикрытый

Щитом и стрелой ни одной не пробитый,

Взмахнул Ашваттхаман мечом, и от тела

С серьгами двумя голова отлетела.

Шикхандин, победой врага разъяренный,

Напал, многосильный, на отпрыска Дроны,

Стрелою ударил его по межбровью,

Лицо его залил горячею кровью.

Сын Дроны чудесным мечом в миг единый

Шикхандина на две рассек половины,

Убийцу Бхимы умертвив, и, объятый

Губительным гневом, на войско Вираты

Напал — на владетелей копий и луков.

Друпады сынов убивал он и внуков,

Всех близких его, всех способных к сраженью

Подверг поголовному уничтоженью.

Живых в мертвецов превращая, повсюду

Тела громоздил он — над грудою груду.

Пандавы, которые мести алкали,

Внезапно увидели черную Кали.

Был рот ее кровью густою окрашен,

А стан — одеяньем кровавым украшен,

И крови теплее, и крови алее,

Гирлянды цветов пламенели вкруг шеи,

Она усмехалась на темной равнине.

Силки трепетали в руках у богини:

Она уносила в силках своих цепких

Богатых и бедных, бессильных и крепких,

И радостно смерти вручала добычу –

Породу людскую, звериную, птичью.

Пандавам являлась она еженощно

Во сне, а за нею, воюющий мощно,

Вставал Ашваттхаман в ночном сновиденье!

С тех пор как вступили пандавы в сраженье

С потомками Куру, — когда засыпали,

Во сне они видели черную Кали,

А с ней — сына Дроны, готового к бою...

А ныне на них, убиенных Судьбою,

Напал Ашваттхаман под звездным покровом,

Весь мир ужасая воинственным ревом.

Пандавы, богиню увидев, в смятенье

Решили: "О, горе! Сбылось сновиденье!"

Сын Дроны, как посланный Временем строгий

Крушитель, — рубил им и руки, и ноги,

И ягодицы, превращались пандавы

В обрубки, что были безбрюхи, безглавы.

Ревели слоны, кони ржали от боли,

И месивом плоти усеялось поле.

"О, кто там? О, что там?" — дрожа от испуга,

Бойцы и вожди вопрошали друг друга,

Но меч возносил надо всеми сын Дроны,

Как смерти владыка, судья непреклонный.

Он трепет пандавам внушал и сринджайям,

Враг падал, оружьем возмездья сражаем.

Одни, ослепленные блеском оружья,

Тряслись, полусонные, страх обнаружа,

Другие, в безумье, в незрячем бессилье,

Своих же копьем или саблей разили.

Опять на свою колесницу взошедший,

Сын Дроны, оружие Шивы обретший,

Рубил, убивал, становясь все жесточе:

Он сваливал жертвы на жертвенник Ночи.

Давил он людей передком колесницы,

Стонали безумцы и гибли сновидцы,

А щит его тысячей луд был украшен,

А меч его, синий, как небо, был страшен!

Он воинский стан возмутил ночью темной,

Как озеро слон возмущает огромный.

В беспамятстве жалком, в забвении сонном,

Воители падали с криком и стоном,

А кто поднимался, — в смятенье и в спехе

Не видели, где их оружье, доспехи.

Они говорили беззвучно, бессвязно,

И корчились в судорогах безобразно,

И прятались или, рассудок утратив,

Ни родичей не узнавали, ни братьев.

Кто, ветры пуская, как пьяный слонялся,

А этот — мочился, а тот — испражнялся.

А кони, слоны, разорвав свои путы,

Топтали бойцов среди мрака и смуты,

И не было на поле счета убитым

Под бивнем слона и под конским копытом.