Махабхарата. Рамаяна

Страну проиграв кауравам, пандавы
Лишились приюта, лишились державы.

Расплата за проигрыш в кости — сурова:

Двенадцать мучительных весен, без крова,

Да будут скитаться тропою лесною,

А после, с тринадцатой, новой весною,

Пусть город найдут, где в течение года

Их облик да будет сокрыт от народа…

В изгнании горя изведали много.

Юдхи́штхира, отпрыск всеправого бога,

Сын Дхармы, как старший, собрал своих братьев,

Сказал им: «Былое величье утратив,

Мы жили в двенадцатилетней кручине.

Тринадцатый год начинается ныне.

Ты, Арджуна, брат мой, поведай: где будем

Теперь обитать, неизвестные людям?»

Ответствовал Арджуна: «Дхармой всеправым

Дарована, милость несчастным пандавам:

Свой облик менять по желанию можем, —

Да станет любой на себя непохожим.

Спросил ты: «Где место для жительства?» —

Внемли: Кругом — превосходные, щедрые земли,

Где влага вкусна и где пища отменна:

И Ма́тсья [27], и Па́нчала, и Шурасе́на,

Юга́ндхара, Ша́лва, Че́ди и Даша́рна, —

О всех вспоминает молва благодарно.

Владыка царей, назови нам державу, —

Какая из них тебе больше по нраву?»

А старший: «Ты прав, многодоблестный воин,

Да будет приют наш красив и спокоен.

Потомкам Панду да пребудет защитой

Вира́та, над матсьями царь знаменитый, —

Казной, добротой, благочестьем богатый, —

Весь год проживем в государстве Вираты.

Но службу какую царю мы сослужим?

Уменье и навыки в чем обнаружим?

Склоняются люди к различным занятьям, —

Какие из них предпочтительней братьям?»

Ответствовал Арджуна старшему брату:

«А сам-то обрадуешь чем ты Вирату?

Исполнен ты чести, и правды, и блага,

Известны и щедрость твоя и отвага,

Но люда простого не ведал ты тягот, —

Какое же дело ты сделаешь за год?»

Юдхиштхира молвил: «Задумал я дело,

Которое надобно делать умело.

Скажу я, придя к повелителю в гости:

«Я — брахман Канка́, я — играющий в кости.

Умением этим я славлюсь повсюду,

Тебе я в игре сотоварищем буду.

По-разному кости приводят к удаче:

Одни — словно глаз голубеют кошачий,

Из злата, из бивней слоновых — другие,

А доски что камни блестят дорогие».

С царем будем кости бросать до рассвета, —

И черного цвета, и красного цвета.

И так я скажу, если спросит Вирата:

«С Юдхиштхирой в кости играл я когда-то…»

Дошло мое слово до вашего слуха.

А ты, Бхимасе́на, а ты, Волчье Брюхо,

Каким государя обрадуешь делом?»

Ответил могучий душою и телом:

Себе я присвою прозванье Балла́вы.

«Я — повар, скажу. Я готовлю приправы,

Чей запах и царские тешит покои».

Такое искусство явлю поварское,

Такие придумывать стану приправы,

Что будет доволен властитель державы.

Взвалю себе горы поленьев на плечи,

Хотя бы пришлось их таскать издалече,

Я с самыми сильными справлюсь быками,

Слонов укрощу я своими руками,

На всех состязаньях борцов одолею,

Однако соперников я пожалею,

Помилую их на высоком собранье, —

Похвалит меня властелин за старанье,

А спросит — отвечу я речью такою:

«Юдхиштхире был я когда-то слугою,

И шел обо мне во дворце его говор,

Что лучший борец, и мясник я, и повар».

Юдхиштхира молвил: «Воюющий смело,

Ты, Арджуна, выбрал ли новое дело?

Не ты ли великим и сильным родился?

За помощью Агни к тебе обратился, —

Ты двинулся, богу огня помогая,

И быстро сгорела чащоба глухая, [28]

Ты справился с Индрой, напасти развеяв,

Ты сжег, уничтожил и бесов и змеев.

Воинственней всех из воинственной рати,

Какое же выберешь ты из занятий?

Как солнце среди вековечного свода,

Как брахман среди человечьего рода,

Среди поражающих стрел — громовая,

Среди угрожающих туч — грозовая,

Как кобра средь тварей, исполненных яда,

Как бык, что горбат, — средь коровьего стада,

Как змей Дхритараштра — средь нагов

[29]подвластных,Как слон Айрава́та — средь стад трубногласных,

Как пламя — среди обладающих блеском,

Как море — среди привлекающих плеском,

Как сын среди близких, жена — среди милых,

Воитель, что биться и с Индрою в силах, —

Средь самых могучих — ты самый могучий,

Средь лучников лучших — лишь ты наилучший,

Коней обладатель и лука Ганди́вы,

Скажи мне, о Бхараты отпрыск правдивый,

Какая в душе твоей дума созрела,

Какое избрал ты в изгнании дело?

У Индры в чертоге ты прожил пять весен,

Как Тысячеокий, ты стал громоносен.

Оружье добыл ты чудесное, мудрый,

Ты стал средь ревущих — двенадцатым Рудрой,

О ты, с затвердевшей в сражениях кожей,

С тринадцатым солнечным Адитьей схожий,

О воин, всегда приходящий с добычей,

Чьи руки насыщены силою бычьей!

Тебя средь морей океаном считаем,

Средь гор уподобился ты Гималаям,

Гарудой считаем тебя средь пернатых

И тигром — средь хищных зверей полосатых,

О лучший из доблестных в доблестной рати,

Что будешь ты делать, явившись к Вирате?»

И Арджуна молвил: «Приду я как евнух, —

Тем самым избегну последствий плачевных:

Воитель, привыкший к суровым занятьям, —

По-женски нарядным украшусь я платьем.

Приду и царю назовусь: Бриханна́да.

Украситься длинной косою мне надо,

В чертоге царя, в обиталище власти,

Предстану в блистанье серег и запястий.

Сокрыв от придворных начало мужское,

Я в женских покоях и в царском покое

Рассказывать буду старинные сказки,

Учить буду девушек пенью и пляске,

Сердца привлеку мерно-звонкою речью.

«Откуда ты?» — спросит Вирата, — отвечу:

«В державе Юдхиштхиры, в женском наряде,

Служанкою был госпожи Драупади».

Как Наль, я надену чужую личину,

[30]Никто не узнает в служанке мужчину».

Юдхиштхира молвил: «О юноша стройный,

О На́кула, радостей многих достойный,

А чем ты займешься, краса простодушных?»

«Надсмотрщиком стану я в царских конюшнях, —

Ответствовал Накула. — Этой работой

Начну заниматься с великой охотой.

Быть стражем коней — вот мое увлеченье,

Искусен я в их обученье, в леченье.

А спросят — отвечу: «Мне Гра́нтхика имя.

Всем сердцем я связан с конями своими».

«А ты, Сахаде́ва, — спросил Правосудный, —

Скажи нам, что сделаешь в год многотрудный?»

Сказал Сахадева: «Одна мне отрада, —

Быть пастырем верным коровьего стада.

Я стану доильщиком, в счете искусным…

Не будешь ты, Царь Справедливости, грустным,

Поверь мне, доволен останешься мною.

Танти́палы имя себе я присвою.

Ты вспомни: и раньше, под царственным кровом,

Меня приставлял ты как стража к коровам.

Повадку я каждую знаю коровью,

Я буду стеречь их с умом и любовью.

Быки мне известны, чья стать превосходна:

Любая корова, хотя и бесплодна,

Мочу их понюхав, — тотчас отелится.

Так буду трудиться, трудясь — веселиться,

Притом никому не внушив подозренья.

Ты выслушал, брат мой, — я жду одобренья».

Промолвил Юдхиштхира, горько вздыхая:

«У нас, пятерых, есть жена дорогая,

Нам собственной жизни подруга милее!

Ее как сестрицу родную лелея,

Размыслим: вдали от родного предела

Какое найдем для возлюбленной дело?

Росла Драупади беспечной царевной,

Не ведала женской работы вседневной,

Великопрославленной, чуждой печали,

Ей только венки и запястья пристали.

Красавица нежная в тонкой одежде

Домашнего дела не делала прежде, —

Красивая, верная и молодая.

Так что же ей делать, мужьям помогая?»

Послышалась речь Драупади-смуглянки:

«Имеются в мире сайра́ндхри [31]-служанки.

Искусных, свободных, однако бездомных,

Их знают везде как работниц наемных.

Берут их внаймы на работу ручную, —

И я этой доли, видать, не миную.

Скажу: «Я — сайрандхри. Хочу потрудиться.

Владычиц причесывать я мастерица.

Займусь волосами царицы Судешны, —

Старанья служанки ей будут утешны».

Промолвил Юдхиштхира слово такое:

«Ты сделаешь, чистая, дело благое.

Исполнена ты благочестья и света,

Крепка и тверда в соблюденье обета.

Еще, поразмыслив, хочу вам сказать я,

Что выбрали вы неплохие занятья.

Пусть жрец охраняет, свершая обряды,

Священное пламя в жилище Друпады.

Пусть слуги, погнав колесницы пустые,

Войдут в Дварава́ти, где стены святые,

И пусть повара и служанки царицы

К панчалам [32]пойдут и, достигнув столицы,

Всем скажут: «Не знаем, куда из дубравы

Ушли, по домам нас отправив, пандавы».