Махмуд Эсамбаев

У него дома был огромный талмуд — телефонная книга, исписанная его неразборчивым, только ему понятным, почерком, вся потрепанная и замусоленная. Каждый раз, надевая очки, мучительно долго искал какой-нибудь телефон, слюнявил пальцы, шелестел страницами, наконец находил, но часто ошибался, набирал не тот номер, злился, бросал трубку. Удивительное дело, не мог запомнить ни одного телефона, но людей, с которыми он встречался, запоминал раз и навсегда.

Чеченцы относились к нему по-особенному.

Вспоминаю одну смешную историю. Когда Юрий Михайлович Лужков дал ему квартиру в Москве на Таганке, прекрасную, трехкомнатную, в престижном доме, встал вопрос о сантехнике, обоях, линолеуме, прочих вещах, сопровождающих переезд на новую квартиру. Это было начало девяностых годов. В магазинах еще было пусто, и всё было дефицитом.

Тут я вспомнил: «Махмуд, послушай, у меня есть приятель, Витя, в городе Хотьково под Москвой. Он директор магазина стройматериалов, поехали к нему, там всё сразу и купим».

На следующий день мы на машине приехали в этот магазин, директор нас радушно встретил, кое-что мы подкупили у него. А потом Витя и говорит: «Здесь рядом в Загорске большой хозяйственный магазин, и, по-моему, если я не ошибаюсь, директор чеченец». Махмуд тут же встрепенулся, схватил пальто и, поправив папаху, сказал: «Всё, поехали к нему».

По дороге к Загорску он меня убеждал: «Володя, если он действительно чеченец, посмотришь, как он нас примет».

Через полчаса мы уже были на месте, припарковали машину возле магазина. Махмуд вышел и не успел закрыть дверь, как к нему навстречу уже бежал какой-то человек и по-чеченски его приветствовал.

Они о чем-то говорили, конечно же я не мог понять ни одного слова, но то, что директор этого магазина, а это был именно он, выражал свой восторг и восхищение таким неожиданным появлением дорогого и уважаемого гостя, не вызывало никаких сомнений. По дороге он успевал давать указания своим заместителям.

Всё вокруг закружилось, завертелось, и через несколько минут в кабинете уже был накрыт стол, и директор поднимал тост за Махмуда, вспоминал город Грозный, селение Старые Атаги. Вспоминал земляков, которых очень хорошо знал Махмуд, и у меня даже создалось впечатление, что они с Махмудом чуть ли не родственники.

Потом запели чеченские песни, и в какой-то момент Махмуд, выпрыгнув из-за стола и лихо сдвинув папаху на затылок, пустился в пляс. Он, как всегда, был неподражаем.

Потом они обнимались, говорили друг другу комплименты, тосты следовали один за другим, и когда, в конце концов, директор узнал причину нашего приезда, он тут же вызвал своих подчиненных, и через мгновение на столе уже лежали образцы обоев, линолеума, каких-то замысловатых кафельных плиток. Махмуд встал и сказал: «Я в этом ничего не понимаю, Ахмед, как ты скажешь, так и будет».

Директор дал команду, машину тут же набили до отказа, засунули в нее всё, что только могли. Багажник не закрывался: из него торчали расписные самовары, унитазы, раковины, а на заднем сиденье утрамбовали обои, линолеум, какие-то коробки и еще черт знает что.

Махмуд вытащил кошелек и робко спросил:

— Ахмед, сколько это стоит?

— Махмуд, ты меня обижаешь. Как ты мог это сказать? Я не возьму у тебя даже копейку — это мой подарок тебе.

— Ахмед, я не могу даром…

Но директор был неумолим. Наконец-то мы распрощались, весь персонал магазина получил автографы, открытки, календарики от Махмуда с его фотографией — все были рады встрече и не хотели отпускать его.

Махмуд, как лис, кружил вокруг машины, пытаясь понять, как же туда влезть. Общими усилиями его, наконец, с трудом затолкали на заднее сиденье. И вот тут, как никогда, ему пригодилась природная гибкость. Извернувшись невероятным способом, втиснувшись между линолеумом, обоями, коробками, постоянно поправляя папаху, он, наконец, примостился и затих. Его правая нога каким-то образом оказалась на переднем сиденье и уперлась мне в бок. «Поехали отсюда скорее», — выдохнул он.

Мы рванули с места, крышка багажника, как бешеная, загрохотала по самоварам, но нас уже было не остановить. И только когда показалась Москва, с заднего сиденья из-под коробок и рулонов раздался еле слышный, сдавленный голос Махмуда:

— Володя, ну что я тебе говорил? Теперь ты понял, как меня чеченцы любят?

— Я-то понял, Махмуд, я всё понял, только скажи мне, пожалуйста, что ты будешь делать со всем этим добром?

— Не волнуйся, дорогой. Я тебя умоляю, в хозяйстве всё пригодится. Да и не мог я ему отказать, он бы обиделся».

Николай Иванович Семенов: «В те дни, когда Махмуд был в Грозном, возле нашего подъезда постоянно толпились люди. Не зарастала, как говорится, народная тропа к Махмуду Эсамбаеву. Он ведь постоянно чьими-то делами занимался. Ну, не мог он сказать людям, своим землякам, что, мол, некогда мне, разве вы не видите, что я каждый день работаю по шесть — восемь часов над программой, а по вечерам выступаю. Если бы он так сказал, люди бы поняли, ведь это правда. Поняли бы и отступились. Но тогда это был бы уже не тот, не их родной Махмуд Эсамбаев.