Махмуд Эсамбаев

В то время Галина Уланова, работавшая в Алма-Ате, нередко приезжала во Фрунзе. На этот раз она приехала специально для того, чтобы увидеть танец Злого гения в исполнении Махмуда. Встретившись с ним по окончании спектакля, Галина Сергеевна сказала, что его ждет большое будущее. Эти слова запомнились многим. Строгая и скупая на похвалу Уланова мало кому такое говорила, но Махмуда выделила сразу и поверила в него.

В 1968 году при съемках фильма «Лебединое озеро» на студии «Ленфильм» Махмуд еще острее и ярче развил свою трактовку Злого гения Ротбарта. Он вновь, как когда-то во Фрунзе, отказался от традиционных черных крыльев, и неожиданное предложение танцовщика одобрил великий балетмейстер К. М. Сергеев — постановщик киноспектакля. Фильм «Лебединое озеро» был показан на международном фестивале в Италии и получил там приз «Золотая орхидея». Отдельным дипломом как лучший исполнитель роли был награжден М. Эсамбаев. Об этой работе сам Махмуд говорил так: «Роль в этом фильме, с этой труппой, с этими гениальными постановщиками, гигантами балета — для меня дело всей жизни…»

Впрочем, не будем забегать вперед. Ведь за десять с лишним лет, отделивших первое исполнение роли Злого гения в «Лебедином озере» от фильма, получившего высшую награду в Италии, в жизни Махмуда произошло немало событий. Причем некоторые из них были таковы, что едва не поставили крест не только на блестящей балетной карьере, но и самой жизни Махмуда…

Годы работы в Киргизском государственном театре оперы и балета стали для Махмуда временем стремительного и яркого взлета. Артист тогда был еще молод. Он, конечно, несколько увлекся и незаметно для себя утратил чувство реальности. Так нередко случается с глубоко и счастливо погруженными в любимое дело людьми. Но время-то было такое, что расслабляться как раз не следовало. Отлаженная система террора продолжала действовать и вовсе не утратила своих людоедских инстинктов…

Что сделал Махмуд, в чем провинился?

Всего лишь не отметился в комендатуре. Он, конечно, не забыл, что при всех своих театральных успехах и растущей известности всё равно остается спецпереселенцем, человеком, которому нельзя и не положено доверять. Он должен был, как всякий чеченец или ингуш, достигший шестнадцатилетнего возраста, ежемесячно являться в спецкомендатуру и расписываться под текстом постановления Совета народных комиссаров. В этом основополагающем документе говорилось, что если спецпереселенец пропустит хотя бы одно такое посещение или без разрешения коменданта покинет пункт своего проживания, он будет осужден на 25 (ни больше ни меньше) лет лишения свободы.

Но ведь он никуда и не прятался, не пытался скрыться, не уезжал. Махмуд каждый вечер выходил на сцену республиканского театра, и любой представитель комендатуры при желании мог прийти и засвидетельствовать наличие своего подопечного…

Хотя Махмуду почти исполнилось тридцать, а это возраст вполне взрослого мужчины, он по-прежнему оставался ребенком в душе. Ребенком, который никогда не поверит, что люди могут быть так бездушны и беспощадны.

Люди из комендатуры действительно не замедлили приехать в театр. Но не для того, чтобы убедиться, что спецпереселенец М. А. Эсамбаев никуда не скрылся, и уж, конечно, не для того, чтобы полюбоваться, как замечательно он танцует в «Лебедином озере». Они просто забрали исполнителя партии Ротбарта и на все отчаянные вопросы руководства театра ответили только, что всё станет ясно после проверки.

Через несколько дней Махмуд Эсамбаев оказался вовсе не в театре, как ожидал, а в продуваемом степными ветрами телячьем вагоне специального железнодорожного состава, в котором он и еще несколько сотен отловленных бдительными органами «врагов народа» отправлялись на один из островов бескрайнего «архипелага ГУЛАГ».

Остров, на который неласковая судьба забросила молодого солиста балета, назывался леспромхоз Бурундай. Здесь Махмуду предстояло обдумать свои «преступные деяния», освоить новую профессию лесоруба и попытаться выжить в условиях, которые в принципе не были совместимы с такой возможностью.

Эти дни были нелегкими и для Нины.

— Меня забрали в НКВД, — рассказывала она позже, — и на первом же допросе объявили, что муж якобы мне постоянно изменяет и поэтому я должна от него официально отказаться. Я тогда объяснила, что мои с мужем отношения никаким образом не могут касаться НКВД и отказываться от мужа я не собираюсь. Тогда мне уже без всяких подходов объявили, что возьмут меня и всю мою семью на спецучет.

«Мне свобода без моего мужа не нужна, — сказала тогда Нина, — и не пытайтесь убедить меня, что он плохой человек. Я всегда и во всем чувствовала его доброту и заботу».

— Восемь часов меня держали в сыром и темном подвале, — вспоминала она, — и всё это время я не могла даже сообщить домой, что дочка Стелла осталась одна.