Махно и его время

В приговоре говорилось, что осуждённые виновны в «беспричинных арестах и расстрелах», в давлении на органы советской власти, уничтожении «около половины населения Сахалинской области». Последнее — явное преувеличение. Сахалинские большевики тогда не выделялись на общем фоне какими-то особыми зверствами и геноцидом. Из «беспричинных» расстрелов конкретно удалось назвать только два имени (а ведь в Керби присутствовали жители Николаевска, которые могли бы увеличить список, если бы Тряпицын действительно «лютовал») — Будрин и Мизин. Их гибель, как и расстрел их подельников при отступлении из Николаевска — безусловно трагедия, но, увы, обычная в условиях гражданской войны. Такие ошибки в других ситуациях не считались основанием для расстрела. Главное обвинение, в основании которого не было никаких фактов, заключалось в «активном выступлении против РСФСР»[638]. Оно-то и должно было примирить советское командование с убийством Тряпицына.

Состав расстрелянных опровергает миф о том, что в результате переворота власть «захватили коммунисты»[639]. Это был раскол среди партизан, в результате которого пострадали и коммунисты, а среди победителей были и белые (Андреев, возглавивший новый штаб армии, затем служил японцам, жил на Сахалине, и перед эвакуацией оккупантов эмигрировал в США)[640]. Потом были новые расстрелы, для которых набирали новых «судей» — старые постепенно разбегались. Тем не менее, большинство арестованных тряпицынцев пришлось распустить, и они потом сражались на стороне красных.

Но когда расправа свершилась, конференция приморских коммунистов 11 июля поддержала её. Это было сделано по дипломатическим соображениям — чтобы добиться компромисса с японцами, которых обидел Тряпицын. В дальнейшем дипломатия ДВР признавала, что Тряпицын поступил неправомерно, но ДВР за него ответственности не несёт, и он был примерно наказан. Японцы, напротив, доказывали, что раз преступление имеет место, то нужна и компенсация — в виде концессий и других уступок. Только после ликвидации ДВР комедия закончилась, и СССР уже никаких претензий не признавал. Однако Тряпицын так и остался «преступником», казнённым по закону. Ведь эта история стала компроматом на анархизм.

Казнь командующего вызвала замешательство и среди преданных Тряпицыну командиров. Анархист Рогозин двинулся мстить. Фронт был деморализован и разваливался. Бузин-Бич колебался. Командующий амурским фронтом Шилов приказал ему перехватить Рогозина. Бузину угрожали объявлением вне закона как сообщнику Тряпицына. Последнего спасти было нельзя. Поколебавшись, Бузин встретил Рогозина и уничтожил его, тем самым спасая себя. Остатки развалившегося Охотского фронта разошлись по разным партизанским отрядам и полкам армии ДВР.

Если бы не июльский переворот, Тряпицын мог стать красным генералом и даже вступить в РКП(б) как Каландаришвили в 1921 г. А мог бы и не стать, не вступить. И тогда коммунисты получили бы на Дальнем Востоке новую махновщину. Это был бы выбор Тряпицына, и коммунисты вздохнули с облегчением, когда противники коммунистического радикализма в Керби сами выполнили грязную работу. Обвинить Тряпицына во всех смертных грехах гражданской войны было легко — он был радикальным анархо-коммунистом, и у него не было ясного понимания, как должна выглядеть политика сегодняшнего дня, более демократичная, чем политика коммунистов. Мы ещё вернёмся к этой трагедии анархо-коммунистов, жертвовавших анархией в пользу коммунизма.

В этом отношении Махно, более тесно связанный с местным населением, чем дальневосточные кочевники-партизаны, выгодно отличался прагматизмом своей политики и, соответственно, пользовался любовью не только своих партизан-ветеранов, но и населения. Такой фокус, как с Тряпицыным, с Махно проделать было нельзя.

2. Снова вне закона

Под новый 1920 г. в район действий махновского движения входила Красная Армия. Красные рассматривали махновцев как военного противника. Даже когда махновские командиры вступали в переговоры с РККА о присоединении к ней, это заканчивалось расстрелами. 29 декабря 45 дивизия Якира вышла в махновский район.