Махтумкули

Правитель сидел и безвкусно дымил кальяном. Вид у него был высокомерный и надменный, смотрел так, будто впервые видел вошедшего, на почтительный поклон Махтумкули еле кивнул, указав мундштуком кальяна, куда сесть. Он решил обойтись без всякой дипломатии, показать этому туркмену, с кем разговаривает.

Мундштук кальяна указывает на листок со стихами.

— Твое стихотворение?

Вопрос задан по-фарсидски, переводчика нет, но Махтумкули понимает фарсидский язык. Он неспешно берет листок, пробегает его глазами, спокойно отвечает:

— Мое.

Правитель молчит. Идет усиленная работа мысли. И вдруг намерение принимает совершенно неожиданное направление.

— Я читал. Хорошие стихи. Почему сам не поехал с ними к Ахмеду Дуррани?

— Мой путь лежал в Хиву. В медресе.

— Та-ак… А от Ахмеда Дуррани, значит, многого ждешь?

— Нет. Я лично от него ничего хорошего не жду.

— Зачем же тогда написал такое стихотворение?

Опять "зачем!" Так и слышится брюзгливый голос Нурмамед-бая!

— Скажите, высокочтимый правитель, вы в течение своей жизни никогда не делали ошибок?

— Я? — Правитель смотрит испытующе и недоверчиво, вопрос неожиданный, неизвестно, как на него следует ответить. И вдруг озарение: — Ты считаешь эти стихи ошибкой? — кивок в сторону листка бумаги.

— Да, — покорно соглашается Махтумкули. — Я потом понял, что это ошибка. По правде говоря, здесь понял, вчера, когда Нурмамед-бай обратил на это внимание. Он осудил меня публично. Правильно сделал. Он имеет право осуждать за неосмотрительность и торопливость. Посудите сами, разве можно воспевать человека, который только сел на престол, и совершенно неизвестно, каким он будет правителем, чем отличится перед народом. Это значит платить за несуществующий товар. — Махтумкули скорбно вздохнул, признавая свою вину. — Да-да, я совершил ошибку, я поторопился. Сперва надо убедиться в том, способен ли человек на престоле быть народным благодетелем, а уж потом желать ему долголетия и здоровья.

Махтумкули предполагал, чего ради пригласил его правитель. Ясно, что потребует поехать к Керим-хану, посоветует посвятить ему хвалебные стихи. Не без причины водь начал разговор со стихотворения в честь Ахмеда Дуррани. От Ахмеда Дуррани до Керим-хана — один шаг. И потому Махтумкули решил заблаговременно парировать удар, расчистить себе дорогу для отступления, потому в таком покаяннном тоне заговорил о своей ошибке.

Для правителя это было приятной неожиданностью, но он был опытный политик и не поверил поэту. Правда, сразу не сообразил, с какой стати тот юлит, какой подвох скрыт за его покаянием.

— Что ж, как говорится, одна вина это еще не гибель. Не стоит слишком расстраиваться из-за одного стихотворения. Самое главное, вы убедились в том, что Ахмед Дуррани не может быть покровителем туркмен. Не пойми вы этой истины, не было бы необходимости и в нашей нынешней беседе.

Голос правителя становился все мягче, все проникновеннее. Уже и следа не осталось от прежнего высокомерия, лицо источает сплошную благожелательность.

— Его величеству известно о ваших соплеменниках, необдуманно посланных в Кандагар. Среди них, кажется, были ваши братья, и они тоже попали в беду. Остается лишь сожалеть, что произошло это в Хорасане, где пока еще не признают его величества. Но пусть это вас не огорчает. Не сегодня-завтра и там положение изменится, мы предпримем необходимые меры для розысков попавших в беду и оказания им помощи…

Правитель говорил, а Махтумкули слушал его вполуха — разбередил чертов астрабадец сердечную рану. Абдулла, Мамедсапа, Човдур-хан… Живы ли? Где горе мыкают? В каком из семи поясов земли нашли себе пристанище?.. Знал правитель, где побольнее ковырнуть!

— Если вы отправитесь в Тегеран и лично расскажете его величеству о бедственном положении…

— Нет-нет! — поспешнее, чем можно было, прервал правителя Махтумкули. — Я не могу поехать в Тегеран!

Правитель сделал удивленные глаза:

— Почему не можете?

— Здоровье отца… Он болен… Если я уеду надолго… Нет-нет, не настаивайте. Будь у меня возможность поехать, я отправился бы на поиски братьев.

— Ладно, — согласился спокойно правитель, — пусть будет по-вашему. Сыновние чувства заслуживают уважения и признания. Тогда сделайте так: напишите приветственное послание для тех, кто поедет. Хорошо бы написать в стихах. — Он хотел сказать: "В таких же звучных, как послание Ахмеду Дуррани", — но воздержался. — Его величество любит поэзию и с большим уважением относится к поэтам. Он будет рад, когда услышит, как к нему обращается известный туркменский поэт.

Вот оно! Значит, предчувствие не обмануло. И зачем только надо было писать панегирик Ахмед-шаху!

Он стиснул зубы до боли, на челюстях вздулись желваки. Стоит ли затягивать ненужные словопрения, ходить вокруг да около? Не лучше ли одним махом положить всему конец?

— Нет, высокочтимый правитель, я не сумею написать предлагаемое вами послание.

— Причина отказа мне не ясна.

— Простите, но я вам уже объяснял. Сперва надо убедиться, способен ли на благодеяния владыка, а уж потом прославлять его.