Слушатели поддержали предложение. Многим из них доводилось быть свидетелями поэтического состязания в остроумии и скорости сочинения стихов, лишиться такого удовольствия они не хотели.
Дурды-шахир, взглянув на Махтумкули, улыбнулся:
— Слышишь, чего требуют? Единоборство, говорят. Давай придвигайся поближе.
Махтумкули пересел, но сказал:
— Вас нельзя побэдить, учитель.
— Не скромничай, — подмигнул Дурды-шахир. — Действуй по пословице: "В борьбе и отца не щади". Ну-ка, приготовились! Давай первый!
Махтумкули неторопливо произнес:
Слушатели зашептались, обсуждая вопросы. Взоры обратились на Дурды-шахира. Одни ожидали ответа, другие сами пытались отгадать вопросы Махтумкули. Наконец Дурды-шахир ответил после затянувшейся паузы:
Восклицаниями "Ай молодец!" слушатели приветствовали находчивость Дурды-шахира. Махтумкули сразу же, не мешкая, задал следующие вопросы:
Послышались оживленные голоса:
— Трудные вопросы!
— Теперь так легко не отделаешься, яшули!
Дурды-шахир действительно казался озабоченным — ссутулился, втянул голову в узкие плечи. Долго молчал. Наконец решился:
Опять вопросы, опять ответы. Слушатели реагировали бурно, словно сами участвовали в этом состязании остроумия. Да так оно, собственно, и было. А когда поэты закончили словесный поединок, Дурды-шахир поблагодарил Махтумкули и пожелал ему долголетия и счастья, а Махтумкули набросил на старческие плечи Дурды-шахира новенький хивинский халат.
Веселье продолжалось долго. После совершения последнего намаза раздавали брачную воду. Новобрачных благословил Довлетмамед:
— Да осчастливит аллах вашу судьбу, дети мои!
…И снова не заметил Махтумкули, как минул год. В такую же весеннюю пору год назад он стал женатым человеком. Был многолюдный той, на котором присутствовали и сердечные друзья, и просто добрые люди. Он тогда, после тоя, одарил Нуры Казима шелковым халатом и папахой золотистого каракуля, а потом дал благословение на дорогу в Багдад. Шейдаи проводил до Кара-Калы, на обратном пути два дня погостил у Оразменгли — вместе сочиняли стихи. И вот уже год прошел.
Семейная жизнь пошла поэту впрок. Нуртач оказалась очень доброй, отзывчивой женщиной. Она знала о большой любви мужа и даже предполагала, что он до сих пор продолжает любить Менгли, но не давала ни малейшего намека, что ревнует. Она даже одно стихотворение, посвященное Менгли, выучила наизусть.
Вечерами, накормив и уложив спать первенца, она заваривала чай, садилась рядом с мужем, прижавшись к его плечу, просила почитать стихи. И внимательно слушала, то улыбаясь, когда стихи были веселыми, а чаще — блестя слезинками на чистых добрых глазах.
Считал себя достигшим седьмого неба и Довлетмамед. Осуществилось его заветное: сын женат, внук лежит, таращит на деда бессмысленные глазенки и посапывает. Ну как тут не будешь радоваться!
Старику казалось, что ветер судьбы переменил свое направление, что разгонит он все тучи над головой и свет воссияет над грядущим.
— Пусть все беды отступят от наших дверей, — легонько поглаживает он пушок на головенке внука.
И словно кто-то невидимый остерегает:
— Не торопись, старик. У судьбы еще много шуток. Не спеши.
Довлетмамед не слышит этого зловещего предупреждения Вернее, делает вид, что не слышит.
Давайте и мы будем считать, что ничего не слышали.
Книга вторая
Бегут годы — словно перебирает четки огромная незримая рука времени, и скользят по нити истории бусинки событий…