Читаем Маклай-тамо рус. Миклухо-Маклай полностью

Вот и пришло спасительное воспоминание о недавней беседе с Джемсом Лаудоном. Вице-губернатор человек рассудительный и доброжелательный. Он полагает, что у его гостя складываются с Андриенной романтические отношения. А она действительно девушка милая, замечательная, напоминающая тургеневских русских барышень.

А может быть, пора позаботиться о своём будущем? Посвятить год или два исследованиям. Если посчастливится остаться в живых или не подорвать окончательно здоровье, то вернуться в Бейтензорг и посвататься к Андриенне. И тогда он будет рядом с Лючией...

Да что за подленькие мыслишки рождаются в голове подлинного учёного? Сам не ожидал от себя подобной низости.

Выходит, ошибался Джемс Лаудой, называя его романтическим героем, рыцарем истины? Или любовь способна превратить человека в жалкое, слабое, зависимое существо: она взбаламучивает душу, поднимая со дна всяческую мерзость. А ещё говорят, будто она возвышает, облагораживает человека. Как бы не так!

Для религиозного фанатика такое чувство считается искушением. А для учёного? Разве не подстерегают и его разного рода искушения? Разве не приходится и ему делать выбор: служить ли истине, трудиться во имя неё, или удовлетворять свои потребности не в познании, а в благополучной жизни, беззаботном существовании, любовных утехах...

Но что означает долг учёного? Какой долг? Перед кем? Или это всего лишь пустозвонкие слова о служении истине? Да и что есть истина? — как тут не вспомнить вечный вопрос Пилата, обращённый к Христу.

...Он снова и снова возвращался к этим мыслям, временами начиная впадать в дрёму под покачивание мягких рессор кареты. Размышлять уже не было желания. Последнее, что подумал: если и есть долг, то перед самим собой, перед тем неопределённым, но безусловно существующим, что называется совестью.

<p><emphasis><strong>Преодоление</strong></span><span></emphasis></p>

Пятичасовой поезд из Бейтензорга в Батавию — словно в другой мир. Тем более когда вдоль канала переехали из европейских кварталов в туземные. В канале, куда стекали нечистоты, купались малайцы и китайцы, тут же мылись и набирали воду для хозяйственных нужд. Сопровождавший Маклая градоначальник мрачно сообщил, что здесь уже полтора месяца свирепствует холера, унёсшая две тысячи жизней, десятую часть которых составляют европейцы.

— Как это ни покажется странным, — добавил он, — среди заболевших сравнительно мало китайцев, несмотря на то, что их кварталы наиболее грязны и многолюдны.

— Возможно, это объясняется их устойчивостью к данному заболеванию? — предположил Маклай. Для антропологии такие сведения могли бы иметь немалое значение.

— Не думаю, — был ответ. — По моему мнению причина гигиеническая. Китайцы не употребляют сырую воду, а непременно её кипятят и заваривают чай. Малайцы, в отличие от них, пьют сырую воду и к тому же часто купаются в ими же инфицированном канале.

Что ж, и в этом случае нет никаких оснований подозревать проявление расовых особенностей.

Перебравшись на пароход «Король Вильгельм III» и приведя в надлежащий порядок каюту, забитую вещами, Маклай записал в дневнике: «В 9-м часу мы снялись с якоря, и я отправился спать, так как устал от многодневной укладки вещей и так как часто возвращающаяся мысль о Бейтензорге мешала мне думать или заниматься чем-нибудь».

Последнее обстоятельство делало пребывание на судне тягостным. И не поймёшь, то ли телесные, то ли душевные хвори одолевают. На четвёртый день плавания остановились на два дня на рейде Сурабайи. Сойдя на берег, устроился в гостинице. Весь следующий день провёл в комнате. Под вечер к нему заглянул доктор Джемс, с которым познакомился ещё в Батавии:

— Извините, коллега, но не видя вас ни на прогулке, ни в ресторане, я решил справиться о вашем самочувствии.

— Спасибо за беспокойство. Мне действительно немножко нездоровится.

— Позвольте, я осмотрю вас.

Результат осмотра и опроса опечалил врача:

— Поверьте, коллега, ваше состояние очень неудовлетворительное. Местный гнилой климат губителен для вас. Настоятельно рекомендую с ближайшей оказией вернуться в Европу или отправиться в Австралию с её благодатной природой. Вы не выдержите путешествия в Новую Гвинею, а уж тем более пребывание там.

— Моё решение твёрдо.

Перейти на страницу:

Все книги серии Русские путешественники

Похожие книги

Вечер и утро
Вечер и утро

997 год от Рождества Христова.Темные века на континенте подходят к концу, однако в Британии на кону стоит само существование английской нации… С Запада нападают воинственные кельты Уэльса. Север снова и снова заливают кровью набеги беспощадных скандинавских викингов. Прав тот, кто силен. Меч и копье стали единственным законом. Каждый выживает как умеет.Таковы времена, в которые довелось жить героям — ищущему свое место под солнцем молодому кораблестроителю-саксу, чья семья была изгнана из дома викингами, знатной норманнской красавице, вместе с мужем готовящейся вступить в смертельно опасную схватку за богатство и власть, и образованному монаху, одержимому идеей превратить свою скромную обитель в один из главных очагов знаний и культуры в Европе.Это их история — масшатабная и захватывающая, жестокая и завораживающая.

Кен Фоллетт

Историческая проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Петр Первый
Петр Первый

В книге профессора Н. И. Павленко изложена биография выдающегося государственного деятеля, подлинно великого человека, как называл его Ф. Энгельс, – Петра I. Его жизнь, насыщенная драматизмом и огромным напряжением нравственных и физических сил, была связана с преобразованиями первой четверти XVIII века. Они обеспечили ускоренное развитие страны. Все, что прочтет здесь читатель, отражено в источниках, сохранившихся от тех бурных десятилетий: в письмах Петра, записках и воспоминаниях современников, царских указах, донесениях иностранных дипломатов, публицистических сочинениях и следственных делах. Герои сочинения изъясняются не вымышленными, а подлинными словами, запечатленными источниками. Лишь в некоторых случаях текст источников несколько адаптирован.

Алексей Николаевич Толстой , Анри Труайя , Николай Иванович Павленко , Светлана Бестужева , Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Классическая проза