Макошин скит

Он осекся, напоровшись на взгляд настоятельницы. Она резко остановилась – строгая, прямая, неистовая, проговорила тихо:

– Ты если зубы скалить сюда приехал, так сразу разворачивайся и езжай. Сестре твоей передам, что приезжал, захочет говорить – сама позвонит… Здесь никого не неволят.

Макс стушевался, пробормотал примирительно:

– Простите, честно, не со зла… – он обвел взглядом повелок. – Выбесили вы меня просто этими своими нет такой-не знаю-душу хрупкие берегу…

Настоятельница не шевелилась, продолжала стоять, буравя гостя прозрачным взглядом, в нем отражались розоватые блики заката, разливавшегося над лесом.

– А ты меня своими бесами не стращай… Мне своих хватает, – и, подобрав длинный подол, торжественно направилась по тропе дальше.

Макс, оглядевшись по сторонам, двинул за ней следом.

– Много у вас здесь постояльцев?

– Не постояльцев, а послушниц… Ни много, ни мало, а сколько бог привел.

– Бог? То есть вы все-таки христиане?

Ефросинья опять остановилась:

– Что значит «все-таки»?

– Ну-у, в сети про вас то как про язычников говорят, то как про староверов. Мне не понятно. Может, у вас какая-то своя вера, учение особое. От того и спрашиваю. Или тоже нельзя?

Настоятельница снова направилась вглубь поселения вперед, отвечать не торопилась. Макс чуть отстал, шел следом: так было удобнее наблюдать. Непростой характер Ефросиньи уже и так был очевиден, а вот что за люд обитал в ските – хотелось разобраться поподробнее. Женский монастырь или скит – не важно, в любом случае – закрытое женское поселение, вечером в ворота стучится молодой мужчина, поднимает шум. Проходит внутрь, на территорию. Это событие? Во всяком случае, Макс был уверен, что в привычной картине мира так и было бы. Но вокруг – ни одного любопытного взгляда! В это поверить – это почти одно и то же, что поверить в инопланетян. Кто бы сказал, он бы сам поднял на смех.

Но сейчас видел собственными глазами – даже молоденькая послушница, что отперла окошко, отошла в сторону, потупила взгляд, когда он проходил мимо. Ни одна занавеска на окнах не шелохнулась, хоть и свет в некоторых домиках горел. Ни одного удивленного взгляда, недоумения. Между тем, настоятельница так печется о хрупких душах подопечный, что-де растравит, раздразнит кого своим присутствием. Если верить своим глазам, то Макс с точностью мог признать – послушницам глубоко все равно, приехал там кто к кому или нет.

Или не все равно?

У ближайшего дома в окне дернулась кружевная занавеска, будто от сквозняка. В темном прямоугольнике мелькнуло женское лицо. Макс собрался ликовать, но вместо этого вздрогнул: искаженное гримасой боли, безумное, с влажным от стекающей слюны подбородком. Появившейся женщине уже не сказать, сколько лет – давно не девочка, но и не старуха: хоть и желтая от бледности кожа, но неприбранные, патлатые волосы – без единого седого. Несчастная приникла к стеклу, смотря куда-то мимо Макса, мимо проходящей настоятельницы, за горизонт. Изо рта вырывался горячий воздух, оставил белесый отпечаток на стекле.

Макс перевел взгляд на Ефросинью, та, покосившись на женщину, не сбавляя шаг, продолжала идти вперед.

Молодой человек успел заметить, как за спиной душевнобольной вырос силуэт второй женщины – она настойчиво оттащила ее от окна и плотно задернула занавески.

«Или дело не в равнодушии, а в чем-то еще? – Макс еще раз скользнул взглядом по окнам, посмотрел на строгий профиль настоятельницы. Женщина с безумным взглядом осела в памяти, словно липкая паутина. А следом за ней за шиворот забралась неприятная догадка: – В страхе, например».

– Все посмотрел? – Ефросинья свернула с основной тропы, прошла еще несколько десятков метров и замерла у крыльца небольшого, одиноко стоящего дома.

Макс не стал отпираться:

– Что увидел, то посмотрел. – Он кивнул на дом, в окне которого увидел странную сцену. – Это кто? Мне кажется, ей нужна помощь врача…

– Когда кажется, креститься надо, – отрезала настоятельница. – Не в свое дело не лезь… У каждого здесь свои грехи и тоска в глазах… Тебя послушать, так всем врача надо. Помнишь еще, зачем сюда приехал?

Молодой человек покачал головой:

– Я сестру хочу увидеть. А тут непонятно что происходит…

Ефросинья взошла на крыльцо, толкнула дверь:

– Это тебе непонятно, потому что в тебе мирской суеты много. А всем, кому надо – понятно. – Она смерила его взглядом. – Приведут сейчас твою сестру.

– Мне тут подождать?

Настоятельница усмехнулась:

– Заходи, чего уж.

* * *

Карина растирала ставшие бесчувственными от полоскания в ледяной воде пальцы. Протянула ладони к печке в трапезной, прильнула к теплому камню. От промокшего насквозь подола поднимался белесый пар. Закоченевшие пальцы на ногах кололо.

– Эк ты к печке-то прилипла, будто к любовнику, – вошедшая в трапезную послушница посмотрела неодобрительно. – Ты, что ль Агата?

– Я… Руки замерзли, белье стирала на реке.

– У всех свои послушания, грехами нашими вызванные, – проговорила строго. Карина не успела возразить, опустила глаза. Вошедшая, убедившись. Что девушка спорить с ней не собирается, поманила за собой: