Макошин скит

Монастырь в упоминаниях местных СМИ значился как скит, хотя и в контексте языческих верований о Макоши, что само по себе немного удивило Макса – даже его неисторическое образование подсказывало ему, что «скит» и «язычество» малосовместимы. Но опыт следователя говорил о том, что нет ничего точнее людской молвы.

«Языческий скит, – отметил про себя, – так и запомним».

В позапрошлом году журналист делал репортаж в цикле об экодеревнях, называл «Макошин скит» – именно это расследование, хоть и данное в контексте мистических верований и чертовщины, Макс и стал изучать подробнее.

Локация, которую прислал Громов называлась Макошино логовище[3]. Сделав несколько запросов в поисковике, Макс выяснил, что местечко сохранило название деревни, опустевшей еще в начале 60-х годов прошлого века: жители перебрались в соседнее село, ближе к школе, медпункту и продовольственным магазинам. Какое-то время в Макошином логовище остался обитаемым только один дом, но вскоре опустел и он – хозяин умер, а сын его давно переехал в город и деревенской жизнью не интересовался. Так и стояла опустевшая деревенька с заколоченным ставнями, почерневшими и покосившимися заборами, не приметная и непривлекательная даже для бездомных – больно далека от дорог и цивилизации.

Как это местечко оказалось в руках язычников-староверов, осталось за кадром, и об этом Макс планировал порасспросить Громова подробнее.

Зато капитан Александров нашел в сети фотографию настоятельницы – немолодой женщины со строгим и пронзительно-ясным, будто с полотен Васильева[4], взглядом. Под фото значилось ее имя – Ефросинья Романова. «Непростая женщина», – подумал тогда и не ошибся: вживую она оказалась еще мрачнее.

– Чего вам? – спросила неприветливо, когда они с Рафаэлем, наконец, оказались у ворот поселения.

* * *

Макса удивило, как устроились монастырские жители: в отдалении, в глуши. Поселение обнесено добротным забором, из-за которого оказались видны только крыши ближайших строений. Молодые мужчины постучали и долго ждали, пока им откроют. В окошке показалось лицо молоденькой послушницы.

– Нам бы с Кариной поговорить, – спросил Макс. – Я ее брат.

– Не знаю такой, – бросила девушка и тут же захлопнула оконце.

Макс и Рафаэль переглянулись.

– Черте-что… – капитан Александров снова постучал, настойчивей. На этот раз окошко отворила женщина постарше, прикрикнула:

– Чего вам?! Собак спущу! – за воротами, в самом деле, захлебывались от лая псы.

Макс повторил свою просьбу.

Женщина, окинув его взглядом, скользнула неодобрительно по физиономии Рафаэля, захлопнула оконце, не сказав ни слова. А через пару минут ожидания, во время который Макс продолжал стучать, калитка распахнулась и к ним вышла Ефросинья.

Он сразу ее узнал – по холодному и фанатично-яростному взгляду, прямой спине.

Настоятельница посмотрела на него сурово, с издевкой прищурилась:

– Чего шумишь? – у нее оказался низкий, будто простуженный голос, подчеркнуто неприветливый, грубый.

Макс хорошо знал этот прием – сам не раз им пользовался – нарочито грубое, за панибрата, обращение обычно ввергает собеседника в ступор. Одно не ясно – это специально используемая тактика или отголоски старинных обрядов, когда обращение на «ты» считалось нормой.

– Сестру повидать приехал, Карину. Недавно у вас, около месяца. Можете позвать ее?

– С чего взяли, что она у нас?

Рафаэль встрепенулся:

– Я видел ее у сгоревшей часовни.

Ефросинья посмотрела на него, долго, изучающе пристально.

– А этот тоже… брат? – спросила с издевкой.

Рафаэль приосанился:

– «Этот» – муж.

Ефросинья криво усмехнулась, посмотрела исподлобья:

– Муж – не тот, с кем ложе делят… – Развернулась, взялась за ручку и потянула ее на себя: – Нет здесь никакой Карины, ошиблись вы.

Рафаэль растерялся:

– Ну, как же… Я ведь видел…

– Обознался ты.

Она почти закрыла за собой калитку, когда Рафаэль бросился к ней, хотел придержать ручку. Макс успел остановить его, схватил за плечо:

– Тише ты… Карина! – заорал во всю глотку: – Карина! Это Макс! Я к тебе приехал! Слышишь?! Карина! – посмотрев на настоятельницу, пообещал: – У меня глотка крепкая, я так долго могу орать. Вам оно точно надо?

Ефросинья скривилась, будто прогорклый орех проглотила, приоткрыла шире калитку:

– Ну, проходи… Брат… Муженек пусть снаружи подождет, – Макс едва расслышал, как она приказала привратнице: – Агату приведи.

Макс бросил растерявшемуся Рафаэлю:

– Тут будь, – и прошел мимо настоятельницы на территорию скита.

Настоятельница, оставив приоткрытой калитку, развернулась и направилась по дощатой тропе вглубь поселения. Макс нагнал ее у ближайшего дома.

– А отчего сразу не признались, что сестра у вас? К чему эти тайны?

Женщина была на голову ниже его, но обернувшись через плечо, посмотрела свысока, процедила:

– А нечего шляться, души бередить. Ты к сестре приехал, а к кому-то и мать ро́дная нос не кажет… – Пройдя еще немного, она добавила: – Здесь души хрупкие, одно неверное слово – и рассыплются, в пепел обратятся.

Макс хмыкнул:

– Как вы красиво говорите… Прям остаться у вас захо…