Макошин скит

– Ну, лучше так лучше… Юридически у Ефросиньи ИП, экодеревня. Денег за проживание не берет, ничего не продает, налоги платит исправно, доход хоть и мизерный. Нарушений нет.

– Чиста, как слеза младенца…

– Факт.

Макс посмотрел на него в упор:

– Так и что, совсем прикопаться не к чему? Все легально? Тогда чего ты столько всего о ней знаешь?

Павел отвел взгляд, почесал над бровью. Макс понял – что-то все-таки есть, притаился.

– Понимаешь, что странно. Вот есть у нее что-то вроде паломников, на день-два приезжают. Она их селит за периметром, в гостевом домике. Гости только в трапезную проходят, с послушницами в нерабочее время пересекаются. Что-то по хозяйству делают – ну там, коз покормить, в сарае прибрать, сено просушить… Городские, что с них взять. Эти, кстати, и за гостевой домик платят, и за питание. Ну, там копейки, вроде как возмещение расходов даже, не заработок… Ну так вот. А есть те, которые как твоя Каринка, надолго, с отрывом от семьи, разрывом связей… Эти, понимаешь… Я только тебя не пугаю, пойми, по-дружески делюсь соображениями.

Макс вспылил:

– Да что такое, говори уже!

– Не кипятись… Говорю… Исчезают они. Как корова языком.

Макс опешил.

– Это как?

– Ну вот так. Обрыв всех связей, удаление соцсетей, прекращение общения с родней… Пропадают с радаров родни, месяц, два, три, ни слуху, ни духу. Потом, спустя время ищет родня, а нет человека. Куда делся? Никто не знает. Ефросинья всем отвечает, что не знает, что ответственности за их близких не несет, если они за порог скита вышли…

– То есть выходят?

– А кто ж их знает? Я бы словам не доверял.

Макс чувствовал, что у него закипает голова, от волнения начало подташнивать, вспотели ладони.

– Погоди, ну с чего ты взял, что пропадают?

– Из заявлений людей, родственников. Знаешь сколько таких по области? Штук десять как минимум. Это те, что заявили в органы, а есть и те, кто молчат, или некому заявить уже. И все ведут на определенном этапе к Макошину скиту. – Он скрестил руки на груди, нахмурился: – Понимаешь, движение должно быть поступательным: кто-то приехал, кто-то уехал, кто-то принят в общину, кто-то ушел из нее. А тут – все тихо. Кто оказался в общине, больше о том не слышали. Перед тем, как приехать в общину, все концы, как Карина твоя, обрубают, с родней не общаются. И так раз за разом все три года.

– Так они, может, там, в общине, живут?

У Пашки заварился кофе, он взял чашку, налил в нее черную, смолистую жидкость, поставил перед Максом, вторую – перед собой. Сел за стол. Спросил:

– Ты смог попасть на территорию? – Макс кивнул. – Сколько там домов?

Макс прищурился, вспоминая:

– Одиннадцать.

– Все верно. В одном живет сама Ефросинья. Один – трапезная, в нем не живут. Там же хозблок. Остается девять жилых домов, каждый – на 36 квадратных метров, минус сени. Сколько в каждом может разместиться?

Макс прикинул:

– Ну, человек пять, наверно… Не знаю.

– Ну, примерно так, да. Сейчас в скиту сорок послушниц. А знаешь, сколько туда ушли за эти годы? – Он подался вперед. – Сто восемьдесят девять женщин разных возрастов.

Макс опешил:

– А откуда такая точная цифра?

– Ну, Макс, обижаешь, у меня под носом черти-что творится, я данные не соберу? С участковыми отработали, в районные УВД запросы сделали по жалобам родственников. Но ты не о том спрашиваешь… Спроси у меня, где эти сто восемьдесят девять женщин и девушек за минусом сорока, что там сейчас находятся, которые однажды вошли за ворота скита и не появились.

– Где?

Пашка развел руками:

– А я не знаю.

Макс взмахнул руками, будто пытаясь стереть неправильные данные на грифельной доске:

– Погоди-погоди… Ничего не понимаю. Ты хочешь сказать, что сто сорок девять человек за три года пропали без вести в этом ските? А чего вы тогда сидите?

– А что я могу сделать? Человек пропал, человек объявлен в розыск. Прошерстили знакомых, место, где был в последний раз. Если никаких следов и криминала, я что этой Ефросинье вменять буду? Подозрения? – он сердито фыркнул. – Что ты глазами крутишь, будто вчера с юрфака выпустился. Законов не знаешь, что ли?!

– Может, они возвращаются к родным…

– Нет. Есть заявления о пропаже людей. Есть решения судебных органов о признании безвестно отсутствующими…

Макс не сдавался, продолжал цепляться хоть за какую-то идею:

– Может, они как гастарбайтеры, в три яруса кровати поставили?

Пашка отхлебнул кофе:

– Макс, я сам выезжал в этот скит после того, как все дела объединили в одно производство. Я каждый дом осмотрел от подпола до чердака – нет там никаких трехъярусных кроватей. А куда люди деваются из скита – не знаю. Чем они там занимаются, как мозги промывают и чем – не знаю. Что им там втирают в головы – тоже. Ни одна живая душа о том не говорит, потому что нету их, живых душ, которые могут рассказать.

Макс шумно выдохнул, пропыхтел назойливый мотив песенки, которую недавно слушал в машине.

– Ну хорошо, а мотив у нее какой? Зачем Ефросинье все эти люди?

Пашка помрачнел: