В темноте было не видно. Покраснела ли Аделия, но он точно знал, что покраснела. Поэтому ловко перевела разговор на другое:
– А вдруг кто видел тебя или следы заметит?
– Да никто не заметит, земля подсохла за день. – Он резко повернулся, приподнялся на локте. – Ну, давай, рассказывай. Что Ефросинья? Твои первые впечатления? Как думаешь Карину на разговор вывести?
Аделия прикусила губу:
– Не знаю пока. Когда ты пришел, как раз обдумывала это. Народ тут мрачный. Неразговорчивый. И Ефросинью боятся все.
– Прям боятся?
– Мне кажется, да, – девушка вспомнила, с каким лицом с ней говорила веснушчатая Млада. – Ты знаешь. Они как замороженные там. И Ефросинья о странном говорит. О послушании, о грехе, о строгости, в которой душа должна содержаться. Предупредила, чтоб послушниц в соблазн не водила, мол, выгонит. И еще про учение немного рассказала – про то что, подобное лечится подобным…
Макс изогнул бровь:
– Подставь вторую щеку?[9]
– Нет, немного не о том. Что боль лечится такой же болью. По принципу наполнения стакана. Знаешь, если в него налита половина, это ощущается, но если он заполнен до краев, то уже не имеет значения, сколько вылилось через край. Есть такая теория…Так и называется теорией стакана воды… Если представить, что проблема человека – это стакан воды, а вода в нем – понимание человеком своей проблемы, осознание, то все свободное пространство занимается эмоциями. Чем больше свободного пространства, тем больше эмоций и сильнее эмоциональные качели. Ефросинья заполняет этот стакан водой до краев, дает захлебнуться в собственной боли, чтобы перестать ее ощущать…
– Жесть, – Макс нахмурился. В темноте обострилось зрение, и тонкого лунного лучика, пробивавшегося через щель между занавесками, было достаточно, чтобы видеть, как возбуждена Аделия, как блестят ее глаза. «Стать аналитиком – моя недетская мечта», – вспомнилось и сразу защемило под ложечкой от предчувствия. А девушка все говорила.
– Почему жесть? Это метод…
– Но я как представлю, как можно захлебнуться в своей проблеме, если она – не сломанный ноготь, а насилие, например.
Аделия подняла вверх указательный палец:
– Во-от. И я о том. Метод есть, но его реализация – на грани допустимого. Этот метод активно критикуется в научных кругах. Дело в том, что это должно осуществлять психотерапевтом, это тонкая настройка человека через осознанность. Ефросинья соответствующего образования не имеет и действует не через осознание и проговаривание проблемы. Они, видишь, даже практикует молчание как обет. Она действует через физическое погружение в боль. И тут ты прав – это жесть. Потому что жертву насилия заставляют снова и снова его переживать, при этом отрекаясь от основы основ – идентификации собственного «я».
– Это как? – не понял Макс.
– Ефросинья им всем дает имена здесь…
– Вроде кличек?
– Нет, нормальные имена, но чужие. Типа, для того, чтобы абстрагироваться от греха, начать жизнь заново… И это очень странно. Знаешь к чему это приводит?
– К чему? – Макс смотрел на Аделию во все глаза, отчетливо понимая, что такой он ее еще никогда не видел. Она горела.
– К потере самоидентификации, конечно! По крайней мере для части послушниц. Это верный путь получить более глубокое психологическое расстройство, если не психопатологию вроде шизофрении или синдром диссоциативного расстройства идентичности. – Она перевела взгляд на капитана. – Понимаешь, о чем я?
Макс признался:
– Не очень.
– Люди без прошлого, будущего, со сломленной психикой и порванными социальными связями. Макс, она делает из них зомби… Внушаемых созданий, в голову которых можно вложить любую идею. Совершить преступление, самоубийство, убить кого-то… Ясно, что это только мое предположение. И в ее действиях может не оказаться ничего, кроме неумелого использования методик… Но это все настолько страшно, что я не знаю, как подступиться… Это сотни экспертиз, исследования пострадавших послушниц. А они себя наверняка пострадавшими не чувствуют. Это длительные наблюдения за потерпевшими, анализы…
Макс понял сказанное иначе:
– Погоди-погоди, Адель… Мне нужно время, чтобы связаться с Громовым и отследить возможный криминальный след.
– Я в этом домике всего на три дня. Потом мы сюда вообще не попадем!
Макс не слушал ее, уже набирал номер Павла:
– Паш, тебе работка на ночь… Надо проверить послушников Ефросиньи на предмет участия в криминальных группах и совершения правонарушений. Посмотри по базе в том числе административку…
– Ты нарыл или тебе просто покоя не дает мысль, что я спать собрался? – у Громова осипший от усталости голос.
– Будет ясно, если что-то нароешь.
Аделия внимательно слушала их разговор, прислушивалась к репликам Громова. Когда Макс нажал отбой, уточнила:
– Ты думаешь, Карину могут специально сюда заманить? Чтобы что? Тебя шантажировать?
Капитан Александров поморщился:
– Я не такая большая сошка, чтобы так заморачиваться… Не думаю…
– Макс, это все равно очень сложно доказать. Ты же понимаешь.
Макс кивнул:
– Понимаю. Часто таким делам дается ход, если появится труп… – он отвернулся, уставился в окно. – Черт…