Макс Хавелаар

Вторая Склонность, которая так же сильна во мне, как и правдолюбие, — это сердечное влечение к моей профессии; я кофейный маклер, Лавровая набережная, № 37. Итак, читатель, моему непоколебимому правдолюбию и моей деловой энергии ты обязан тем, что написаны эти страницы. Я расскажу тебе, как это произошло. Сейчас я должен проститься — спешу на биржу. Приглашаю тебя на вторую главу. Итак, до свидания!

Впрочем, постой! Возьми у меня... Одну минутку... Это может пригодиться... Стой, вот, вот.... моя карточка... К⁰ — это я сам, с тех пор как Мейеры отделились. Старый Ласт — это мой тесть.

ЛАСТ и К⁰

КОФЕЙНЫЕ МАКЛЕРЫ

Лавровая набережная, № 37

Глава вторая

На бирже настроение вялое, но весенние аукционы все исправят. Не подумайте, что только у нас нет оборота, — у фирмы Бюсселинк и Ватерман дела идут еще хуже. Странный мир! Поверьте, кое-что узнаешь, если двадцать лет этак походишь на биржу. Вообразите, что они, то есть эти самые Бюсселинк и Ватерман, задумали перебить у меня Людвига Штерна. Так как я не знаю, много ли вы понимаете в биржевых делах, то скажу вам, что Людвиг Штерн — первая в Гамбурге кофейная фирма и что она всегда пользовалась услугами Ласта и К⁰. Совершенно случайно я узнал об этой жалкой затее Бюсселинка и Ватермана. Они предложили фирме скинуть с комиссионных четверть процента. Плуты они, больше никто! Как вы думаете, что я сделал, чтобы отразить этот удар? Другой на моем месте, вероятно, написал бы Людвигу Штерну, что он сбавит столько же и надеется, что, ввиду долголетних услуг Ласта и К⁰, ему будет оказано предпочтение и прочее в том же роде. (Кстати, я высчитал, что наша фирма за пятьдесят лет заработала на Штерне круглым счетом четыре тонны[8], — наши отношения начались со времен континентальной блокады, когда мы ввозили контрабандой колониальные товары с Гельголанда.) Да, как знать, что другой написал бы на моем месте! Но нет, хитрить я не умею. Я пошел в «Польшу»[9], велел подать себе перо и бумагу и написал:

«Расширение наших операций, особенно вследствие многих солидных заказов из Северной Германии (это святая истина!), сделало необходимым значительное увеличение персонала (и это правда: не дальше как вчера наш бухгалтер пришел в контору после одиннадцати, чтобы отыскать свои очки); в первую очередь, ощущается потребность в приличных, хорошо воспитанных молодых людях для ведения немецкой корреспонденции; конечно, есть немало в Амстердаме молодых людей — немцев, обладающих надлежащими качествами, но фирма, дорожащая своим достоинством (святая истина!), при все растущем легкомыслии и беспечности молодых людей, при ежедневном увеличении числа искателей приключений и авантюристов, естественно требующая, чтобы солидность образа жизни соответствовала серьезности налагаемых ею поручений (и это все тоже чистая правда!), такая фирма, то есть Ласт и К⁰, кофейные маклеры, Лавровая набережная, № 37, должна соблюдать величайшую осторожность в приглашении служащих...»

Читатель! Это все истинная правда! Известно ли тебе, что молодой немец, стоявший на бирже у колонны № 17, скрылся, похитив дочь Бюсселинка и Ватермана? А нашей Марии в сентябре исполнится тринадцать лет.

«И далее я имел честь слышать от г-на Заффелера (Заффелер — коммивояжер Штерна), что у почтенного главы фирмы Людвига Штерна есть сын Эрнст Штерн, который был бы не прочь для пополнения своих коммерческих знаний поработать некоторое время в голландской фирме. Принимая это во внимание (здесь я снова распостранился о современной безнравственности и рассказал историю бюсселинк-и-ватермановской дочери. Не для того, чтобы кого-то очернить... вовсе нет! Опорочить человека — это мне чуждо. Но пусть он про это знает, это не повредит, мне кажется), принимая все это во внимание, я был бы весьма счастлив, если бы г-н Эрнст Штерн взял на себя немецкую корреспонденцию нашей фирмы».

Из деликатности я ни слова не упомянул о жалованье или вознаграждении, но в конце добавил:

«Если бы господин Эрнст Штерн пожелал устроиться в нашем доме—Лавровая набережная, № 37, — моя супруга изъявляет готовность заботиться о нем, как мать, и чинить его белье. (Это чистейшая правда! Мария отлично вяжет и штопает.) И в самом конце: «В нашем доме производится служение господу».

Это ему не мешает знать, потому что Штерны — лютеране. И я отправил мое письмо. Вы понимаете, что старому Штерну окажется неудобным перейти к Бюсселинку и Ватерману, если его сын будет у нас в конторе. Мне очень интересно, что он ответит.