Максим Горький. Биография писателя

Глубокое и многостороннее, художественно совершенное обобщение черт человеческого характера, закономерностей общественной жизни, присущих не одной исторически конкретной ситуации, не только одному поколению людей, делает «Жизнь Клима Самгина» книгой важной, поучительной и интересной для последующих поколений. В романе Горький исследует такие социальные и психологические вопросы, которые отнюдь не ограничиваются ни Россией, ни показанной в романе исторической эпохой. События, изображенные в «Самгине», отстоят от нас на 50-100 лет. Но роман актуален и сегодня. Самгины, Дроновы, Томилины, Зотовы, Лютовы — герои и сегодняшнего дня в капиталистических странах. Их сомнения, метания, поиски многое раскрывают в поисках и метаниях интеллигенции буржуазных стран. Да и у нас кое-какие черты самгинщины, мещанского сознания еще не ушли окончательно в прошлое. «Самгинским семенем» назвал критик М. Щеглов Грацианского — одного из героев романа Л. Леонова «Русский лес».

9

Май 1936 года в Крыму был сухим и знойным, солнечно было и в Москве, куда выехал Горький 26 мая. В вагоне душно и часто открывали окна. Писателю не раз приходилось дышать из кислородной подушки.

А в Москве тоже духота, но и сильный ветер при нещадном солнце. 1 июня в Горках писатель тяжело заболел гриппом, обострившим болезнь легких и сердца.

С 6 июня «Правда», «Известия» и другие газеты ежедневно печатают сообщения о здоровье писателя, но для него самого был отпечатан специальный номер «Правды» — без этого бюллетеня.

«Когда заболел писатель, — вспоминает Л. Кассиль, — миллионы читателей хватали газету по утрам и искали там первым делом бюллетень о его здоровье, как искали впоследствии сводку с фронта или до этого — градус северной широты, где дрейфовала льдина челюскинцев».

Больного посетили руководители партии и правительства. Со всей страны, со всех концов мира шли пожелания скорейшего выздоровления. Московские пионеры принесли ему цветы.

Одышка не давала Горькому ложиться, и он почти все время сидел в кресле. Когда наступало временное облегчение, Алексей Максимович шутил, посмеивался над своей беспомощностью, говорил о литературе, о жизни, несколько раз вспоминал Ленина. Боль он переносил терпеливо. Последней книгой, которую читал Горький, было исследование известного советского историка Е. В. Тарле «Наполеон»; на многих ее страницах сохранились пометки писателя, последняя из них — на 316 странице, в середине книги.

Смерти Горький не боялся, хотя не раз думал о ней.

«Несколько раз в жизни, волею и неволею, мне пришлось испытать близость смерти, и множество хороших людей умерло на моих глазах. Это заразило меня чувством органической брезгливости к «умиранию», к смерти. Страха же перед нею — никогда не испытывал», — признавался он в 1926 году.

Но умирать не хотелось: «Жить бы и жить. Каждый новый день несет чудо. А будущее такое, что никакая фантазия не предвосхитит… — говорил он. Медицинская наука хитрая, но могущественная. Немножко бы протянуть, а там болезни на земле выведутся и можно будет жить эдак лет сто пятьдесят. А то рано мы умираем, слишком рано!»

Мысли о смерти, о трагической краткости человеческой жизни часто волновали писателя в последние годы. Они отразились в пьесе «Егор Булычов и другие»; писатель думал инсценировать повесть Л. Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича».

Горький проявлял большой интерес к проблеме долголетия, много сделал для создания Всесоюзного института экспериментальной медицины, в числе прочих вопросов занимавшегося и проблемами продления человеческой жизни. Однажды он спросил профессора Сперанского, осуществимо ли бессмертие. «Не осуществимо и не может быть осуществимо. Биология есть биология, и смерть ее основной закон».

«— Но обмануть-то мы ее можем? Она в дверь постучит, а мы скажем, пожалуйте через сто лет?

— Это мы можем.

— А большего я от вас, да и остальное человечество вряд ли потребуем».

16 июня наступило последнее временное облегчение. Пожимая руки врачам, Горький сказал: «По-видимому, выскочу». Но «выскочить» из болезней не удалось, и в 11 час. 10 мин. утра 18 июня Горький умер на даче в Горках.

Когда рука Горького еще держала карандаш, он писал на листках бумаги:

«Сопрягаются два процесса: вялость нервной жизни — как будто клетки нервов гаснут — покрываются пеплом, и все мысли сереют, в то же время бурный натиск желания говорить, а и это восходит до бреда, чувствую, что говорю бессвязно, хотя фразы еще осмысленны».

«Конец романа — конец героя — конец автора», — продиктовал Горький, думая о том, что «Жизнь Клима Самгина» он уже не допишет.

Как большое личное горе переживали кончину Горького советские люди.

Плачут горы, плачут реки:
«Умер Горький наш»,
Что-то скучно всюду стало.
Во дворах ребята плачут:
«Умер Горький наш».
Умер, жалко мне прощаться!
Умер, дорогой.
Умер, жалко мне прощаться.
Умер Горький мой