Максимилиан Волошин и русский литературный кружок. Культура и выживание в эпоху революции

Многое в этом разговоре наставника и ученика, указывая на его серьезный интеллектуальный и духовный характер, одновременно позволяет нам получить некоторое представление о логике личной идеологии и власти, которой вскоре предстояло проявиться в столкновении этих двух мужчин. В том, как Иванов ощущал податливость природы, в его, скорее, ницшеанском стремлении контролировать и преобразовывать ее, мы видим предвестие того, как он не остановится перед преобразованием жизней Макса и Маргариты. А в чуть ли не детском благоговении Волошина перед Ивановым, его стремлении угодить ему, его нежелании манипулировать природой и принятии им страдания как естественной части жизни можно заметить эмоциональную логику его отклика на нападки Иванова.

В октябре 1906 года Макс и Маргарита поселились в петербургском доме, где находилась квартира Вячеслава Иванова и его жены, Лидии Зиновьевой-Аннибал. Это жилище, располагавшееся в круглой угловой комнате здания, выходящего на Таврический сад, было местом схождения и источником множества пересекающихся кругов. Проходившие по средам вечера, полу-публичные в том смысле, что посещавшие их имели хоть какую-то личную связь с Ивановыми через интеллигентские круги, уже обретали славу благодаря тому, что на них вступали знаменитости, а также приподнятостью настроения их участников. Не все присутствовавшие были в восторге от этих собраний. Зинаида Гиппиус с пренебрежением писала, что посетители салона Иванова только и делают, что «водят “хороводы” и поют вакхические песни, в хламидах и венках» [Гиппиус 1991: 344]. Впрочем, многие другие авторы воспоминаний отзывались об этом салоне с гораздо бо́льшим энтузиазмом, и «ивановские среды», как и место их проведения, «Башня», стали петербургской литературной легендой[84].

Гостей, приходивших в квартиру Ивановых, привлекали не только салоны: «…люди могли проводить в ее дальних комнатах недели, лежать на мягких диванах, писать, играть на музыкальных инструментах, пить вино, никому не мешать и не видеть никого – как из посторонних, так и из обитателей самой “башни”» [Пяст 1997: 96]. И правда, некоторые близкие друзья переехали прямо к ним, превратив их дом в своего рода модернистскую богемную версию элитарной семьи расширенного типа. В этом доме сформировался внутренний круг, куда среди прочих вошли Макс и Маргарита, которые сначала жили этажом ниже, занимая там две тесные спальни, а позднее перебрались непосредственно в квартиру Ивановых; поэты-ученики Кузмин, поселившийся у них чуть позже, и Городецкий; художник К. А. Сомов; а также П. Б. Струве. Обитатели «Башни», по крайней мере иногда, ели вместе с Ивановыми (Лидия Зиновьева-Аннибал готовила сама, очевидно, скорее по собственной инициативе, чем из-за финансовой необходимости); Лидия, падчерица Иванова и дочь Зиновьевой-Аннибал, рассказывает, что за обеденным столом регулярно собиралось не менее девяти человек [Иванова 1992: 32][85].

В домашних отношениях у Ивановых было прочно укоренено понимание мощных внутренних структурных традиций гендера и сексуальности, хотя некоторые пытались бросить вызов этим структурам. Узкий внутренний домашний круг Ивановых в то время включал в себя в основном мужчин, исключение составляли Маргарита Волошина и Лидия Зиновьева-Аннибал. По общему мнению, Лидия, сердечная, эмоциональная, драматичная, волевая и эксцентричная в своих манерах и одежде, с лихвой компенсировала отсутствие более широкого женского общества. Как и А. С. Пушкин, она была потомком А. П. Ганнибала – знаменитого африканца при дворе Петра Великого. Она и сама была весьма талантливой писательницей, наряду с Гиппиус и А. А. Вербицкой одной из первых русских женщин обратившейся в своем творчестве к проблеме женской идентичности и сексуальности (как гетеросексуальной, так и гомосексуальной) [Pachmuss 1978: 114–173, 191–242; Engelstein 1992: 392, 396–414]. Когда Иванов решил сформировать в своем доме чисто мужской кружок, чтобы исследовать новые формы мужской духовности, Лидия попыталась создать аналогичный женский кружок, но успеха не добилась. Маргарита Волошина писала в своих воспоминаниях об этом кружке:

На этих собраниях мы должны были называться другими именами, носить другие одежды, чтобы создать атмосферу, поднимающую нас над повседневностью. Лидия называлась Диотима, мне дали имя Примавера из-за предполагаемого сходства с фигурами Ботичелли. Кроме простодушной, безобидной жены писателя Чулкова и одной учительницы из народной школы, которая, превратно понимая суть дела, вела себя несколько вакхически, не нашлось женщин, которые бы пожелали принять участие в этих сборищах. Вечер протекал скучно и никакой новой духовности не родилось. Вскоре от этих опытов отказались [Волошина 1993: 155].