Максимы и мысли (Характеры и анекдоты)

Иные предпосылки у Шамфора. В отличие от Монтеня, Ларошфуко, Лабрюйера он утверждал, что человек изменяется под влиянием общественного строя, при котором живет. Таким образом, Шамфор первый внес во французскую моралистику социальные категории. В канун революции 1789 г. устои монархии были уже так расшатаны, что исторические закономерности, еще недостаточно очевидные для сознания людей XVII в., обнажились и отмахнуться от них было трудно. Коррупция правящих слоев общества - высших кругов дворянства и духовенства, финансистов, откупщиков-дошла до крайнего предела. Говорить об их оисправлениип или о том, что такова человеческая природа, не приходилось. Любому вдумчивому наблюдателю было ясно, что коренные перемены неизбежны. Правда, и энциклопедисты, и Руссо боялись революции, считали, что ее можно и нужно избежать, но никому из них уже не пришло бы в голову сказать, что осамое разумное и верное-счесть наилучшим тот строй, при котором ты родилсяп. Не приходило это в голову, конечно, и Шамфору. То, что он видел вокруг себя, повергало его в ужас. Как произойдут перемены, к чему они сведутся, он не знал, но равнодушно смотреть на происходящее не мог. Он делал посильное: клеймил люден и явления словами, такими точными и язвительными, что, расходясь по Парижу, они становились общим достоянием. Это был его способ борьбы с произволом власть имущих, с социальной несправедливостью.

Как было уже сказано, Шамфор находился под влиянием Руссо. Отправная его точка в оМаксимахп чисто руссоистская, правда своеоб

" Л а б р ю и е р. Характеры. М-Л., 1964, стр. 22. " Там же, стр. 207. * " Там же, стр. 21.

разно преломленная. В первой же главе, оОбщие рассужденияп, он постулирует: оОбщество отнюдь не представляет собой лучшее творение природы, как это обычно думают; напротив, оно-следствие полного ее искажения и порчип (стр. 8). Затем, в той же главе, он заявляет, что создать общество людей вынудили остихийные бедствия и все превратности, которые претерпел род человеческийп (стр. 19), а в главе восьмой делает окончательный вывод: оТруд и умственные усилия людей на протяжении тридцати-сорока веков привели только к тому, что триста миллионов душ, рассеянных по всему земному шару, отданы во власть трех десятков деспотов, причем большинство их невежественно и глупо, а каждым в отдельности вертит несколько негодяев, которые к тому же подчас еще и дуракип (стр. 83). Шамфор не разделяет иллюзий Руссо относительно идеального оестественного человекап. И дикарю, по его мнению, свойственны недостатки. Но в цивилизованном обществе каждый человек является носителем не только своих недостатков, но и недостатков социального слоя, к которому он принадлежит. Если же все это усугубляется пороками чудовищного строя, каким, с точки зрения Шамфора, является французская монархия XVIII в., то картина получается удручающая.

Общество разделено на две неравные части. Большая, девятнадцать двадцатых, лишена всего, всех человеческих прав. Это бедняки, онегры Европып, как со свойственной ему энергией пишет Шамфор, определяя одновременно свою позицию в отношении социального угнетения в Европе и национального гнета в других частях света. Меньшая часть, одна двадцатая, обладает всеми правами, привилегиями, преимуществами. Она состоит из знатных вельмож, прелатов, откупщиков, людей невежественных, ничтожных, корыстолюбивых, думающих только о своей выгоде, плюющих на народ. В этот узкий круг тех, кто правит Францией, нет доступа таланту, бескорыстию, честности. оКогда видишь, как настойчиво ревнители существующего порядка изгоняют достойных людей с любой должности, на которой те могли бы принести пользу обществу, когда присматриваешься к союзу, заключенному глупцами против всех, кто умен, поневоле начинает казаться, что это лакеи вступили в сговор с целью устранить господп (стр. 41). Но именно лакеи во главе со своим державным хозяином-королем управляют страной, позоря ее и ведя к гибели. Франция превратилась в лес, окоторый кишит грабителями, причем самые опасные из них-это стражники, облеченные правом ловить остальныхп (стр. 38). Человеку даровитому и благородному нег места в этом обществе. Положение людей искусства, в частности литераторов, трагично: они - шуты, забавники, и только. Чтобы существовать, I'M приходится драться за милости, вырывать их друг у друга изо рта. Тому, кто не совсем утратил чувство собственного достоинства, смотреть на это невыносимо. оКогда какая-нибудь глупость правительства получает огласку, я вспоминаю, что в Париже находится, вероятно, известное

число иностранцев, и огорчаюсь: я ведь все-таки люблю свое отечествоп (стр. 87).