Однажды мой сосед по столу, указав на женщину, что сидела напротив него, спросил меня, не жена ли она человеку, сидящему рядом с ней. Я же, заметив, что последний за все время не перемолвился с нею ни единым словом, ответил: «Одно из двух, сударь: либо они незнакомы, либо она его жена».
Я спросил г-на де*, женится ли он когда-нибудь. «Не думаю, — ответил он и, рассмеявшись, добавил: — Я не ищу женщину, которая мне подошла бы; более того, я даже не боюсь ее встретить».
Я спросил г-на де Т*, почему он пренебрегает своим талантом и, по всей видимости, совершенно равнодушен к славе. Вот дословно его ответ: «Когда потерпел кораблекрушение мой интерес к людям, вместе с ним пошло на дно и мое честолюбие».
Некоему скромному человеку сказали: «И в спуде, под которым таится добродетель, порою бывают щели»,
Когда М* попробовали вызвать на разговор о различных злоупотреблениях в общественной и частной жизни, он холодно отпарировал: «Я каждый день расширяю список предметов, о которых не говорю. Мудрее всех тот, у кого такой список особенно обширен».
«Я, — говорил г-н Д*, — охотно предложил бы клеветникам и людям злокозненным такой уговор. Первым я сказал бы: „Можете клеветать на меня, но при одном условии: повод для клеветы (то есть какой-нибудь незначительный, а порой и похвальный поступок) даю я сам, а клевета лишь вышивает по канве, не выдумывая ни фактов, ни обстоятельств. Короче говоря, ваше дело — форма, а не содержание“. Строящим козни я сказал бы: „Злоумышляйте против меня, сделайте милость, но извлекайте из этого хоть какую-нибудь выгоду. Короче говоря, откажитесь от обыкновения вредить только ради удовольствия — ведь у вас есть такое обыкновение“».
Об одном искусном, но трусливом фехтовальщике, человеке остроумном и обходительном с женщинами, но бессильном в постели, говорили: «Шпага у него острая, в речах он тоже остер, но клинок его всегда гнется — он боится и дуэли, и любви».
«Весьма досадно, — сетовал М*, — что мы так уронили значение рогов. Я хочу сказать, что на них никто теперь не обращает внимания. В былое время они давали их носителю определенное положение в свете — на него смотрели, как в наши дни смотрят, например, на игрока. А ныне рогоносца просто не замечают».
Однажды, беседуя со мной о любви к уединению, г-н де Л*, известный мизантроп, заметил: «Нужно черт знает как сильно любить человека, чтобы выдерживать его общество!».
М* радуется, когда его называют человеком злым, точно так же как иезуиты бывали довольны, когда их называли цареубийцами. Гордыня всегда стремится управлять слабостью с помощью страха.
Один холостяк, которого настоятельно уговаривали жениться, шутливо возразил: «Да спасет меня господь от женщин — от брака я спасусь и сам».
Некто разглагольствовал о том, что публику следует уважать. «Да, — согласился М*, — этого требует осторожность. Торговок презирают все, но разве кто-нибудь рискнет задеть их, проходя через рынок?».
Я спросил г-на Р*, человека весьма умного и одаренного, почему он никак не проявил себя в дни революции 1789 года. Он ответил: «За тридцать лет я столько раз убеждался в порочности людей, взятых поодиночке, что уже не жду от них ничего хорошего и тогда, когда они собираются вместе».
«Учреждение, именуемое полицией, — шутила г-жа де*, — должно быть, и в самом деле ужасное место. Недаром англичане боятся ее больше, чем воров и убийц, а турки — больше, чем чумы».
«Всего несноснее в обществе — это, во-первых, плуты, а, во-вторых, порядочные люди, — говорил мне г-н де Л*. — Чтобы сделать жизнь в нем сколько-нибудь терпимой, надо истребить первых и отучить от слабодушия вторых, а это столь же просто, как разрушить ад и перестроить рай».
Д* немало удивлялся, видя, что г-н де Л*, человек весьма влиятельный, не в силах помочь своему другу. А дело было только в том, что слабохарактерность де Л* сводила на нет все выгоды его положения. Тот, чья сила не подкреплена решительностью, все равно что бессилен.
Г-жа де Ф* считает, что главное во всяком деле — умно и красноречиво высказаться о нем, а все остальное приложится само собой. Если бы какая-нибудь из ее подруг делала то, что она, г-жа де Ф*, советует, из них двоих вышел бы один отличный философ. Г-н де* метко сказал про нее: «Она отлично описывает действие слабительного, а потом удивляется, почему ее тут же не прослабило».
Один острослов следующим образом описал Версаль: «Это такое место, где, даже опускаясь, надо делать вид, что поднимаешься; иными словами, где надо гордиться тем, что вы знаетесь с людьми, знаться с которыми зазорно».
М* говорил мне, что в общении с женщинами ему неизменно помогали такие правила: «Всегда хорошо отзывайся о женщинах вообще, хвали тех, кто тебе нравится, а об остальных не говори вовсе; водись с ними поменьше, остерегайся им доверять и не допускай, чтобы твое счастье зависело от одной из них, пусть даже самой лучшей».