Малая Бронная

Все во дворе знали, что это действительно так. Мать Славика, родив его, через шесть месяцев укатила к мужу в геологическую партию. Малыша оставила на свою дальнюю родственницу Зину, выписав ее по такому случаю из деревни. Родители приезжали редко, увозили Славика к Черному морю, и тогда Зина не знала, куда себя девать. Однажды она вздумала отчитаться за присылаемые деньги и посылки, на нее посмотрели, как на ненормальную, и Зина поняла, что стала членом семьи. Это было для некрасивой одинокой женщины счастьем. О собственной семье она давно перестала даже мечтать, все в жизни заменил Славка. Теперь если Вера Петровна, занятая бесконечными заказами модниц, просила Зину помочь по хозяйству, Зина гордо отвечала:

— Я Славика ращу, управляйтесь сами, не больная ведь.

Если бы Вера Петровна попросила приглядывать за Пашей, Зина не отказала бы, но Пашу, который был старше Славика на пять лет, мать опекала сама, а мыть полы и стирать за «барыню» Зине не позволяло самолюбие. Воспитывала Зина своего ненаглядного лаской и беззлобной воркотней, и Славик рос веселым, добрым, мягким. Зина считала его привязанность к себе заслуженной, но не забывала, что у мальчика есть родители, и внушала ему:

— Пиши маме-папе, они родные, ждут, беспокоятся.

Солнце уже садилось, скоро мама придет. Аля с Нюркой и Машей, не сговариваясь, пошли на кухню.

Там горела только одна керосинка Барина. Женщины принялись разжигать примуса. Пришла мама, посмотрела, как варится в кастрюле кулешик, и вдруг сказала:

— У Нины щи выкипают, как бы не пригорели, теперь мясо дорого, пойди, Аленька, скажи ей.

Аля постучала в дверь Барина. Никто не отозвался.

— Никого нет…

— Куда, ж им деться, — и Нюрка рванула дверь. Уже смеркалось. Нюрка включила свет, Аля бегом к окну, опустила штору светомаскировки.

Огляделись. Кровать показывала полосатый матрац с выпирающими пружинами, стены голые, шкаф настежь, пустой. Только у дверцы на поперечной веревочке пояса от Нинкиных платьев, даже черный бархатный… Эти черные бархатные пояски были криком моды и надевались на ярко-цветастые платья. У Нинки было красное, желтыми цветами, от которого Вера Петровна приходила в ужас:

— Сверх-безвкусица!

— Зато модно, — возражала ей Муза.

И вот этот модный поясок болтается среди зеленых, голубых, синих…

— Сбежали, — сказала Нюрка и метнулась из комнаты: — Я счас!

Прикрыли дверь, пошли в кухню. Вернулась Нюрка и заговорила как-то завистливо-зло:

— Пока мы Толяшу провожали да по работам кухтались, Барин подогнал машину, нагрузил, Нинку с Олежкой к вещам посадил, сам с шофером — и был таков!

— Что ж не поездом? Или до вокзала? — спросила мама.

— Семёновна сказывает, не до вокзала, она просилась с ними, не взяли, нет места! Подушкам есть, а человеку… — и Нюрка замолчала.

Керосинку погасила Маша, заглянула в кастрюлю:

— Вот драпанули, кастрюлю щей на горящей керосинке бросили, ну, если бы от нее пожар?

— А давайте съедим? — предложила Нюрка. — Разливаю! Федор, иди угощаться.

Ели молча.

— Вроде поминок… — вздохнула Анастасия Павловна.

— Зато вкусно, Нинка индивидуально готовила, — ответила Нюрка и заторопила Федора: — Вздремни, а то неизвестно, как дальше, на каких перинах…

Аля обвела всех глазами:

— Странно… нас так мало осталось…

Войдя в комнату, мама как-то боком повалилась в кресло, белая, слабая.

— Тебе плохо? — испугалась Аля.

— На душе нехорошо… что же Нина так поступила… Взяли бы Глашу с Толяшей, дети же вместе выросли. — И, посмотрев на встревоженную дочь, улыбнулась через силу: — Иди на завод, а здесь Маша дома, ей скажи. На всякий случай.

— Не дрожи губами, а то пуще душой, — похлопала Маша по плечу Алю. — И присмотрим, и лекарства дадим, а нужно будет, врача покличем, у нас же Горбатова, настоящий врач, поможет во всю силу.

Уехала Аля с неспокойным сердцем.

Седоватая, румяная врач Горбатова сказала Але:

— У твоей мамы слабенькое сердце, ей покой нужен, — и, выписав больничный листок и рецепт, добавила: — Пусть отдохнет денька три.

Отдохнет… Где? Как? Бомбежки без передыха. Хорошо хоть днем можно побыть с мамой, лекарства купить, в магазин сбегать, просто посидеть рядом. А ночью работа и волнение: как там на Малой Бронной, мама же не ходит в убежище.

На третий день домашнего отдыха мамы Аля примчалась домой непривычно радостная:

— Ма, пойдем погуляем, сейчас тихо.

Мама, согласилась. Вышли на Малую Бронную, Анастасия Павловна оглядела ее внимательно:

— Уполовинился народ на нашей улице.

И правда. Идут люди, но не густо, а детишек почти не видать. И на Тверском то же самое. Эвакуация подобрала людей.

Шли не торопясь вниз по улице Герцена. Постояли между консерваторией и юридическим институтом. Мама посмотрела на вывеску института. Папу вспомнила, он здесь преподавал…

Вышли к Манежу.

— Вот, смотри!

Мама понимающе кивнула.

Самолет стоял прямо посреди площади. Тупорылый, трехмоторный, темный, с развороченным крылом. На крыльях и хвосте белела намалеванная по трафарету свастика. К нему подходили и подходили люди. Смотрели, даже трогали вражескую машину. Старшие отгоняли мальчишек, норовивших залезть внутрь.

— Бомбардировщик.