Мастер и начальник смены на девчат внимания не обращали, в эти часы каждый раз были возле токарят. Боялись за мальчишек — покалечатся, да и детали запорют — тоже мало радости. Иванов орал на них, обзывал сонями, детишками. От обиды они встряхивались. У Мухина свой прием, помягче, пошучивал, байки рассказывал, ребятишки даже смеялись. Вовсе сникших мастер подменял, отправив спать в убежище — спальню. По-отцовски уговаривал:
— Приляг, потом нагонишь, с новыми силами. Я в твои года тоже подремывал ночами. Эх, война, в трубу ее…
Как-то Дима предложил подменить Алю. Она разозлилась:
— Если на двоих наладчиков в цехе нет работы, один должен встать к станку! И не в качестве услуги даме сердца.
— Какая ж ты дама? — хмыкнул Дима. — Девчонка. Ну, просто отдохни.
— Давайте устроим перерыв на сон! А фронт подождет, там тоже перерыв устроят, да?
Диму позвали к вставшему станку. Он пошел, оглядываясь, хотел что-то сказать, да некогда.
Вместо него подошла Соня.
— Это у моего станка резец полетел, — сказала она, помогая вставить пруток. — Слушай, Аленька, у меня есть такой секрет… Только пока никому.
— Раз секрет… — Аля разогнулась и призналась себе, что смертельно устала, но пошла снимать стружку с резца и сверла. — Ты влюбилась?
— Ты сядь, а то еще упадешь от моей новости.
— Ну, подружка, решила растормошить…
Аля села. Соня примостилась рядом на одном с Алей ящике, шепнула:
— Я на фронт иду, — и в голосе торжество.
— Вот это да!.. — Но Аля вдруг спохватилась: — Как это на фронт? Кто тебя берет?
— Военкомат. Мне же девятнадцать. Я на вид слабенькая, а на самом деле…
На самом деле Соня такой и была, и от этого Алю прожег стыд: одинаковые щепки, только ей самой нет восемнадцати. Самое же плохое — и в голову не приходила мысль добиваться фронта.
— Дай свой адресок. — Соня вынула из кармана блузки записную книжечку. — Ответишь?
— Еще бы… А проводить тебя можно?
— Сегодня все узнаю точно, приду в ночную и расскажу.
Но в цех Соня больше не пришла. После смены она заторопилась. Даже не сполоснулась под душем, и Аля к челночку шла одна. Ее догнал Дима, увязался. Але стало не по себе, пора кончать эти глупости, вон Соня идет к главной цели, а тут какие-то хаханьки.
— Ты бы на кого-нибудь переключился, вон сколько красавиц сохнет по тебе.
— Я вот тебе никого не присватываю.
— Я же серьезно.
— Ты дурочка или прикидываешься?
— А в чем дело? — остановилась Аля, подняв брови.
— Вот в этом: больно гордая, — и он повернул обратно к заводу.
— Так обиделся, что забыл, куда идти? — смягчилась она.
— Правильно иду, на казарменное положение.
И пошел, круто так, чуть не налетев на тетю Дашу, такую широкую — и не заметил…
— Весь расстроенный парень, сам не свой, только бы плакать. Так не приучен, — вздыхала тетя Даша, шмыгая крупным носом.
— С чего ему плакать? Или на фронт берут?
— На фронт бы ему по нынешней его долюшке в самый раз, да не берут, большой мастер.
— Тетя Даша, что у него стряслось?
— Говорил сейчас Иванов своей Катюше: разбомбило у Димы хату, вот… и свекрови у тебя теперь нет, сама детишек вынянчишь, вот она война…
— А мне он ни слова…
— Мущщина настоящий… Восьмой год мы вместе с ним работаем, уже вроде бы и родные… совсем мальчишечкой пришел в цех, смышленый, уважительный, такой добрый…
Глядя на две резко блестевшие линии рельс, Аля не заметила, как человек увез тетю Дашу. Стояла одна, растерянная, виноватая. У человека такое стряслось, а она… И все же… Какая в войну женитьба для любого человека, а уж для нее и вовсе ни к чему.
А Диму жаль, очень, очень…
13
Письмо принесли, когда Аля выходила из дому, прямо в руки получила от почтальона. Рассмотрела его уже в трамвае. Номер полевой почты незнакомый, почерк тоже. Детский какой-то, буквы круглые, каждая отдельно. Вместо фамилии в обратном адресе закорючка. И не треугольник, а обычный конверт. Разорвала осторожно и первым делом посмотрела подпись: Соня!
«Дорогая подружка! Прийти не смогла, я уже на дисциплине. Работаю укладчицей парашютов, сама понимаешь, где».
А где? На заводе, который делает эти парашюты? Или на аэродроме? Раз полевая почта, значит, военная часть… аэродром.